Евгения Черноусова - Злоключения на острове Невезения

– Надо подумать, – сказал Тимофей. А Зимин только крякнул.

Когда Олег привёз по её заказу насос, шланги и большие бочки под воду, помогали все. Ставили бочки на фундамент развалившегося угольного сарая, а воду собирались качать из нового русла реки, с конца огорода. Для питья она не годилась, а для хозяйственных нужд – вполне. Правда, только на тёплое время. Зимой, старухи сказали, они снег топят. Когда Олег спросил, с какой стороны краны ставить, она ответила:

– А вот, где тропка, чтобы и Лене, и мне удобно было.

– Ты что, и ей дозволишь воду брать? – спросила с завистью Паня.

– Дерьма жалеть – еды не будет, – ответила Марья Кузьминична, и увидела, как Зимин толкнул Рясова, а тот показал ему большой палец. «Они что, думали, что я исключительно по-французски изъясняюсь?», – подумала.

На середину мая она наметила окончательный переезд. Из последней, как Марья Кузьминична надеялась, поездки она возвращалась уже к вечеру, припоминая, что ещё нужно не забыть. Во дворе у дома её ждал Вова.

– Ты что? – сказала она. – Давай-ка в квартиру поднимемся.

– Не пойду, – упёрся внук. – Там Танька.

– И что тебе Танька?

– Я тебе звонил, а она ругается.

Уточнила, как ругается. Вова объяснил.

– Ладно, я с ней разберусь. Пошли тогда в «Селезень», поужинаем.

– Мне Нюсю забрать надо. И кашей покормить.

– Ладно, пошли за Нюсей, а потом в «Селезень».

Нюся ей обрадовалась:

– Мы купим что-нибудь вкусное и к бабе Жене пойдём?

– Нет, мы пойдём в кафе, и там съедим что-нибудь вкусное.

За столом Нюся спросила:

– А страшная бабушка сюда не придёт?

– Кто?

Вова сказал:

– Ну, я сказать хотел, а мама не разрешает… а баба Аня говорит, «ты бабушке скажи».

– Точнее можно?

Вова молчал, сопя.

– Большой мужик, 12 лет скоро. Научись уж ты не мямлить!

– Бабка Шумова скандалить к ним ходит, – сказала буфетчица, и поставила на стол чашки с чаем. – Правильно Анна Ивановна сказала, нечего от бабушки родной скрывать. Дура старая детей пугает, женщину беспомощную обижает. Какие вам пирожные к чаю?

– Три разных, – ответила Марья Кузьминична. – Мы от всех откусим, и следующий раз будем знать, что заказывать.

– Бабушке, Вове, мне, – ткнула пальцем в пирожные Нюся и облизала его. – Ой, а маме?

– Маме мы домой ещё возьмём, – сказала Марья Кузьминична. У неё сердце колотилось от злости, от безысходности, от жалости к внуку. Прав был Иван Иванович, пока виновного не найдут, невиновным покоя не будет. Придётся пенсионерке следствие вести. Завтра она Наташку пытать будет, и не в ванне, а с ножом к горлу!

Проводила детей до дома, но заходить не стала. Едва доплелась до собственного дома, помылась и спать легла. Сквозь сон слышала, как гремел телевизор, как шумели дети, как громко разговаривали взрослые. Но снова засыпала. Устала.

Утром встала раньше всех. Надо перехватить Наташу и поговорить с ней по дороге на работу. Ещё не собралась, как в дверь позвонили. Кого в такую рань принесло?

Сонька. Стоит, трясётся. В руках полотенце:

– Вот.

Кровавые пятна. Ага, глубокий порез.

– Вы что, на топорах с Мишкой рубились? Я сейчас скорую…

– Я прошу, Марь Кузьминична! Ну, пожалуйста!

– Соня, я ведь медсестра. Тут хирург нужен.

– Ну, Марь Кузми-и-нична-а!

– Садись и зажимай! И чтоб без истерик!

Выскочила в коридор, скомандовала сыну:

– Живо, сверху аптечку доставай! (Аптечка у них в зале на стенке лежала, чтобы дети не добрались).

Схватила телефон:

– Владимир Иванович, вы когда личный приём ведёте? Без формализма? Тогда я вам без формализма скажу: если сегодня Шумова по дороге на рынок на улице Горького у известного вам дома общественный порядок нарушит, внуков моих напугает, то я вашему начальству такой формализм устрою! На каждое слово протокол и жалобу! Вот именно!

– Ишь ты, «моих внуков», – сказал Вова, вынося аптечку. – Ты уже Наташкину байстрючку внучкой считаешь?

– От тебя другого и не ожидала. Ты своего сына бросил, неудивительно, что чужую дочь обзываешь.

– Папа меня бросил? – спросил Ваня.

– Ну, не удивлюсь…

Схватила аптечку и убежала на кухню.

– Соня, теперь никаких работ: ни посуду не мыть, ни уборки, ни тем более, сельхозработ.

– А я на дачу собиралась…

– Не вздумай! И чтоб никаких резиновых перчаток и напальчников! Обещаешь?

– Ну, Марь Кузьминична!

– Соня, ты меня за решётку засадить решила? На скорую!

– Ну, я клянусь! Помогите!

Все собрались и глядели на ужасный Сонин палец. Ваня ныл, дёргал мать за юбку: «Я тоже хочу смотреть!» Татьяна подняла его на руки.

– Вы, наверное, уже на даче управились? Ой, вы шить будете? – спросила Соня.

– Да я там в этом году ни разу не была, – ответила Марья Кузьминична. – А делать я буду, что считаю нужным, – и прыснула. – Ты, Сонь, не подумай, это я не на тебя смеюсь, а на себя. Первый раз за тридцать лет о даче не вспомнила.

– Что, и ни разу не были? А вот вчера вы откуда? Я думала, с дачи.

– Нет, я из гостей. В деревне была.

– А дача как же?

– Далась тебе эта дача! Вова права проср… это самое, профукал, ну и что теперь, всё на себе таскать? Солений, варений с прошлого года осталось, картошку на рынке продают.

– А лук, морковка, свёкла, клубника? А цветочки ваши?

– Всё будет магазинное! Половина города без земли живёт, никто не пропал!

– А, гори оно всё! И я свою брошу!

– Ты, Соня, резко не вставай. Голова закружится. Красное вино есть? Надо выпить стаканчик.

– У меня в доме что горит, то не держится.

Встала и снова на табурет грохнулась: «Ой!». Татьяна взяла из буфета бутылку и налила: «Пей!»

Обуваясь у порога, Марья Кузьминична слышала, как в зале тихо бубнила Татьяна, а Вова ей отвечал:

– Да никуда она не денется! Она без своей дачи жить не может!

А она радостно улыбнулась, подумав: «У меня есть дом!»

Натальи с детьми, конечно, уже не было. Зато во дворе встретила Анну Ивановну и получила полную информацию: поздно вечером подростки подпалили дверь Огородниковых; к счастью, ещё позже с дня рождения от подружки возвратилась домой Тонька, из соседней квартиры разводка, у матери сейчас живёт, она залила огонь просто из чайника, соседей будить не стала; бабка Шумова сегодня не была, а участковый заходил, расспрашивал. Бабка приходила не один раз, дети боятся, Наташка в полицию идти отказывается, и бывшей свекрови тоже не велела говорить. Сказал всё-таки Вовка?

– Да нет, это Нюся…

– Золотая девочка, – улыбнулась Анна Ивановна. – Вова твой хороший мальчик, но, ты извини, тихоня. А эта будет матери заступница.

Марья Кузьминична отправилась в Ветошники. Как участковый с бабкой поговорит? А она попробует попугать, в крайнем случае, и за грудки потрясёт. Ишь ты, убийцей Наташу обзывает! Убила овца волка…