Евгений Ташук - После того… Роман-демотиватор

С южной стороны в городок Мамоново вошёл немолодой человек в клетчатом твидовом костюме свободного кроя и двинулся по закоулкам к центру городка. В это же время с северной стороны, постояв немного на бугорке, с которого открывался унылый вид на невзрачный городок, вступил в пределы Мамоново и двинулся по кривой главной улице другой, не менее молодой, человек в лёгкой синей драповой курточке. Они встретились в центре городка в полуподвальной пивнушке «Стекляшка».

Первым прибыл на место встречи человек в курточке, он заказал два бокала пива и воблу у буфетчицы – глазастой блондиночки Светланы Шуганэ – и, выбрав в глубине зала свободный столик, уселся за ним и стал дожидаться пива. Вскоре вошел человек в клетчатом и сразу же двинулся к столику, где сидел человек в синей курточке.

– Здравствуй, Гог! – сказал клетчатый. – Ты нисколько не изменился.

– Приветствую тебя, Магог! – ответил Гог. – Да и ты всё тот же, за исключением трех седых волосинок.

– Ну, вот мы опять встретились… – рассмеялся Магог. – Рассказывай, где тебя носило?

– Пути, как и судьбы, неисповедимы, Магог, – в ответ рассмеялся Гог. – Главное, что они нас вновь свели. Банкуй!..

– Ну, тогда – начнем?.. – сказал Магог и, вытащив из-за пазухи свёрток из шелкового платка, развернул его и достал оттуда карты. Затем Магог выбрал одну из карт – попалась с изображением человека, идущего в никуда, с котомкой на длинной палке и с колпаком на голове, и положил на стол.

– Начало!..

– Шут…

– Искупление! – выбрал Магог одно из возможных значений карты.

– Хорошо… И очевидная глупость, – добавил Гог.

– Мир состоит из глупости!.. – рассмеялся Магог и положил на стол, разделив колоду, пять стопок карт. – Продолжим… Старшие Арканы…

– Как-то один король спросил шута, – сказал, посмеиваясь, Гог, – мол, не бывает ли ему обидно, от того, что над ним все смеются? «Нет, – ответил неунывающий Шут королю, – ведь я такой, какой есть, ведь я не притворяюсь королем», – с этими словами Гог выбрал из первой стопки карту и положил, открыв, её рядом с Шутом.

– Дьявол, – сказал Гог.

– Так… – задумался Магог. – Выбираю Рабство и Алчность.

– Похоть и Безнадежность… – дополнил Гог. – Теперь твоя очередь – выбирай из Младшего Аркана.

Магог выбрал карту со второй стопки и положил рядом с другими.

– Рыцарь прямой с посохом – авантюрный.

Гог, выбрав карту, положил на стол:

– Дама с пентаклем – практичная…

Гог и Магог целых два часа раскладывали карты и травили байки, затем Гог предложил:

– Может теперь пойдем и посмотрим?

– Не против… – ответил Магог, и они вместе вышли из пивной.

Вернулись они в пивную перед самым закрытием и, выпив по бокалу пива, разыграли с помощью игры «Камень, ножницы, бумага» буфетчицу Светлану Шуганэ. Выиграл Магог – он и навязался провожать буфетчицу.

****

Варвара Петровна Дородная – дважды разведенная бабенка в ещё пристойных телесах и лет тридцати пяти от роду – по прозвищу «Петропавловна» жила с бесом. Микрорайон старых хрущевок и еще более старых заводских бараков, утопающий в обычной неухоженности и продуваемый из всех возможных щелей этого мира, об этом знал. Знал – и знал… Но, как говорится: не поймана – не полосатая. Бабы на базаре, явно завидуя Варваре, шушукались за ее спиной, распуская сплетни и небылицы, одна чуднее другой.

Варвара Петровна всегда готовая к подвигам, в том числе и к подвигам не совсем высокого порядка, была бабой видной, глазастой и голосистой. В смысле, поголосить она любила… Варвара могла бы запросто возглавить целую пожарную команду, участвуя в тушении пожара любой повышенной опасности, или же выступать, и не только в цирке, останавливая скачущую лошадь, схватив ту на полном скаку за ногу, но и даже работать директором крупного конезавода. Сумасбродство и легкомысленность в ней легко сочетались с удивительной практичностью. Бездетная и безмужняя, она жила, повинуясь каким-то только ей ведомым импульсам, приходящим, откуда не возьмись, в том числе и из той части тела, которая, как известно, весьма даже любит поиски различных приключений на саму себя, а учитывая тот факт, что та часть тела у Варвары Петровны была весьма даже заметной, то и приключения сами липли к Варваре, не заставляя себя долго искать. И вот, катилась Варвара, катилась и докатилась, и стала жить с бесом…

И вот однажды, ранним и неизвестно чем пахнущим утром, в дверь к Варваре постучался сосед снизу – всем шалопаям района известный грозный мент и вечный капитан – и хмуро попросил немного умерять свою страстную прыть по ночам. Варвара – баба хоть куда, но далеко не с кем попало – разинула в ответ свою рабочую пасть, нисколько не боясь оказать словесное сопротивление сотруднику правоохранительных органов, и послала того по направлению близлежащей воинской части, в которой содержались на казенном довольствии воспалённые от воздержания защитники отечества. Сосед не остался в долгу и пригрозил в ответ Варваре, что, если у неё по квартире будут по ночам и впредь визжать и бегать черти, то он привлечёт её к уголовной ответственности за скотоложство.

Подвешенная на язык, Варвара, отточившая свое мастерство в ежедневных склоках с базарными бабками, мгновенно отпарировала, что, мол, с таким как он, скотиной, она бы не стала спать. Даже за деньги… Даже за большие деньги… От таких слов, весь из себя рыжий, капитан, потеряв дар речи, в ответ только потряс руками, отчего у него из-под мышки выпала, шлепнувшись на пол, словно коровья лепеха, кожаная папка. Наконец, капитан нашелся и выцедил:

– Мымра!..

– А ты Мымрик! – ответила соседка и захлопнула дверь с такой силой, что с потолка на фуражку капитана осыпалась штукатурка.

Пантелеймон Мымрик – а именно так звали капитана – сплюнул, поднял свою кожаную папку, круто повернулся и грозно затопал прочь, будто желая выдавить глаза бетонного пола, ну, а пол, при этом, будто бы, каждый раз прищуривался, не давая ему совершить подобное злодеяние. Вынырнув из пропахшего мочой и подвальными миазмами подъезда, капитан глубоко и жадно вдохнул, как пловец после глубоководного заплыва, и огляделся вокруг, словно прощаясь с последними мечтами о благой жизни для всех, в том числе и для себя. Он был зол. Под его с виду грубой ментовской шкурой жила нежная, ранимая и мнительная душа. А такая душа вполне может быть и обидчиво-мстительной…

Пантелеймон остановился, ухмыльнулся, достал бумагу из кожаной папки и что-то на ней написал. Затем вытащил из той же папки печать, дыхнул на нее и тут же поставил оттиск. Соловушка-повестка не заставила себя ждать – прилетела и юркнула в Варварин почтовый ящик ядовитого-невзрачного цвета.