Даниэль Клугер - Смерть в Кесарии

И ниже, чуть крупнее:

«Поверит ли тель-авивская полиция в древнее проклятье?»

Розовски полулежал в кресле и с ленивым интересом наблюдал за своим другом. До приезда Гофмана он успел принять душ и наскоро перекусить, и потому чувствовал себя если не отдохнувшим, то, по крайней мере, более свежим, чем сразу по приезде, и, хоть и без особого желания, но готов был выслушать профессора. Но пауза, почему-то, затягивалась. Похоже, Дуду Гофман не знал, с чего начать разговор. Он рассеянно разглядывал книжные полки, зачем-то переставлял кофейные чашки на журнальном столике и явно не хотел встречаться взглядом с хозяином квартиры. Розовски решил помочь ему.

— Я прочитал извещение о смерти твоего лаборанта, — сказал он. — Честно говоря, не очень понимаю, какое это имеет отношение ко мне.

Гофман, в очередной раз остановившийся перед книжным шкафом, круто повернулся. При его комплекции подобные движения выглядели достаточно забавно, словно шарик крутнулся вокруг своей оси.

— Самое прямое, — сказал он. — Самое прямое отношение. Не к тебе лично, а к частному детективу, бывшему сотруднику полиции. То есть, к человеку, имеющему опыт в раскрытии запутанных преступлений.

Натан рассмеялся.

— Ты становишься льстецом, дружище. Но ясности твоя лесть не прибавляет. Давай, выкладывай, что у тебя там.

— Сначала скажи ты.

— Я? — Натан удивленно поднял брови. — Что именно я-то могу рассказать тебе?

— Что ты понял из этого сообщения?

— Ничего, — Натаниэль переменил позу, закинул ногу за ногу и потянулся за сигаретой. — То есть, ничего такого, что заинтересовало бы меня как сыщика. Насколько я могу понять, твой Михаэль… — он заглянул в газету, — да, верно, Михаэль Корн был не очень крепок здоровьем, переутомление и стресс вызвали сердечную недостаточность. Плюс тяжелая акклиматизация. Кроме того, какая-то чушь о каком-то старинном проклятии, связанном с какой-то книгой. Но это — так, боюсь, с акклиматизацией у корреспондента тоже не очень. Лето нынче жаркое, и все прочее… Зачем ты позволил парню остаться на ночь? И чем он, собственно говоря, занимался ночью?

— Мне нужно было уйти раньше, у меня вечером была лекция, — ответил Давид, садясь в соседнее кресло. — Я ничего ему не позволял и ничего не поручал. Он остался почитать эту книгу. Насчет переутомления и слабого здоровья — полная чепуха, не знаю, откуда журналист взял это. Корн был спортивным парнем, молодым. Между прочим, порядочным лентяем, так что относительно переутомления — тоже вранье. Конечно, нехорошо так говорить о бедном парне, но ничего не поделаешь. Вообще-то, он мне нравился. Потому я и не обращал внимания на его лень… Ах, чертова книга! — выругался вдруг он и с досадой ударил кулаком по собственной ладони.

— Господи, Давид, — Натан откровенно зевнул. — Надеюсь, ты пришел ко мне не по поводу бреда о древнем проклятьи? Кстати, в чем оно заключается? Корреспондент, пытаясь об этом рассказать, сам запутался.

Давид промычал что-то неопределенное.

— Очень содержательное объяснение, благодарю, — Натаниэль любезно улыбнулся. — Будем учитывать его в дальнейших наших рассуждениях… Медики сказали, что никаких следов насильственной смерти они не обнаружили. Следовательно, никакого преступления не было. Нельзя же требовать от полиции, чтобы она расследовала каждый сердечный приступ, — Розовски посмотрел на часы. — Сейчас должен подойти мой помощник, у нас тут намечается нечто вроде небольшого совещания, не обижайся. Так что, давай-ка я сварю еще по чашечке кофе, мы с тобой выпьем по рюмке коньяку, и ты поедешь к себе домой. И выбросишь из головы мистическую чушь. Договорились? — Натаниэль поднялся из кресла и направился было в кухню, но следующие слова Гофмана остановили его.

— Это не смерть от сердечного приступа, — медленно произнес Давид. — И не мистическая чушь. Это убийство.

— М-м-м… — неопределенно промычал Розовски. — Знаешь, я, все-таки, сварю еще кофе, а вот потом…

Вернувшись из кухни и поставив поднос с дымящимися чашками на столик, Натаниэль снова сел в кресло и сосредоточенно посмотрел на друга. Конечно, Гофман не шутил. И, конечно, Розовски сразу понял, что у Давида есть свои — и серьезные — соображения насчет происшедшего. Натаниэль хорошо знал своего друга, а если и валял сейчас дурака в разговоре с ним, то просто от усталости.

— Вот что, — сказал Натаниэль. — Это очень и очень серьезное обвинение. Даже при твоей сегодняшней, вполне естественной, нервозности, бросаться им не стоит. У тебя есть основания считать, что это именно убийство?

— Есть, — твердо ответил Давид. — Более того — я знаю, кто преступник.

— Это интересно… — Натаниэль глубоко затянулся сигаретой, с сожалением посмотрел на нее и положил в пепельницу. — Шестой раз даю себе слово бросить курить… Ты заявил об этом полиции?

Гофман покачал головой.

— Бессмысленно, — сказал он. — Они бы посчитали меня сумасшедшим.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что ты тоже сочтешь меня сумасшедшим, едва я назову тебе имя убийцы. Разница лишь в том, что тебя я надеюсь убедить… Других мне убедить не удастся. К сожалению, я в этом уверен. А ты, я надеюсь, поможешь мне.

— Каким образом? Ты хочешь, чтобы я взял его на горячем? — Натаниэль прищурился. — По закону о частном сыске, я не имею права на арест или задержание подозреваемого, это дело полиции. Впрочем, давай попробуем. Называй имя. Итак, кто он?

— Не так все просто, — Давид, словно в ознобе, потер руки. — Не так все просто… Господи, какую чушь я сейчас сказал! Не просто? Да это практически невозможно! Ты не можешь его арестовать. И не только потому, что это нарушение закона. Точно так же этого не может сделать полиция — даже если представить на миг, что полицейские мне поверят.

— Почему же? — Розовски нахмурился. — Что значит — невозможно арестовать? Нет доказательств?

Давид покачал головой.

— Нет преступника, — сказал он.

Розовски фыркнул.

— Извини, Давид, но, в таком случае, я вообще перестаю понимать, чего ты хочешь. Если нет преступника, то нет и преступления. Именно так считают в полиции, если не ошибаюсь. Я, кстати, считаю точно так же. Чего же, в таком случае, ты требуешь от меня?

Давид Гофман несколько раз вздохнул, зажмурился. Открыл глаза и внимательно посмотрел в глаза своему старому другу.

— Я неправильно выразился, — сказал он. — Преступника нет здесь и сейчас. Но я знаю его. Я знаю, как его зовут и где он жил.

— Где же?

— В Цфате, — спокойным голосом сказал Гофман.

— В Цфате? — Натаниэль покачал головой. — Очаровательное место. Вообще, мне нравится Галилея. Жаль, что я так привык к нашему сумасшедшему Тель-Авиву. Кстати, там сейчас мама гостит, у родственников, я ее неделю назад туда отвозил. Конечно, я бы с удовольствием съездил еще раз, но…