Даниэль Клугер - Смерть в Кесарии

— Раскрытая на последней странице, — подхватил Розовски. — Это я уже знаю… Можно взглянуть? — он встал.

— Конечно, смотри! — профессор тоже поднялся, вышел из-за стола. — Пожалуйста… если это поможет.

— Спасибо, — Розовски наклонился над гладкой пластиковой поверхностью стола. Да нет, вряд ли он здесь найдет что-нибудь. Он зачем-то поднял, одну за другой, три папки, лежавшие на краю стола, быстро перелистал их. Положил на место. Повернулся к Гофману. — А где сейчас книга?

— Где ж ей быть? Там же, где была до этого — в сейфе. Хочешь взглянуть?

Розовски кивнул, сел в кресло.

— Габи! — крикнул профессор. — Будь добр, принеси книгу, которую нам прислали из Центра изучения еврейской культуры в диаспоре!

— Минутку! — тотчас откликнулся Габи.

Розовски побарабанил пальцами по крышке стола. Выдвинул ящики из тумбы, присвистнул при виде фантастического беспорядка.

— Ты проверял, из стола ничего не пропало?

— Ничего. Почему ты спрашиваешь?

— Так, на всякий случай. Скажи, — спросил Натаниэль, — а тебе не приходило в голову, что причины всех этих смертей, пусть и связанные с книгой, имеют несколько иную, скажем, более материальную причину, чем заклятье, проклятье и прочие каббалистические тайны?

— Например?

— Например… почему бы не рассмотреть гипотезу о том, что страницы книги были пропитаны смертельным ядом. Ты наверное слышал о подобном использовании ядов. Если не ошибаюсь, так был убит какой-то из французских королей. Я это помню еще из университетского курса по криминалистике.

— Карл IХ, отец Варфоломеевской ночи, — подсказал Гофман.

— Вот-вот. Не исключено, что дозировка яда могла быть такой, чтобы приводить к смерти лишь при прочтении, или хотя бы, перелистывании всех страниц книги, — сказал Розовски.

— Как же ты объяснишь аналогичный эффект, вызванный копией, по меньшей мере, дважды — в истории германского теософа и моего лаборанта? — спросил профессор.

— Н-ну… — детектив покачал головой. — Это-то как раз не проблема. Представь себе, что никакого проклятья не было. И книга «Сефер ха-Цваим» вообще была написана в XIX столетии. Кстати, и экспертиза это подтверждает. Например, кто-то из врагов Генриха фон Хаммершильда, зная о его страсти к поискам и собирательству оккультных, в том числе, каббалистических книг, через подставных лиц распустил слух об этой книге и загадках, ее сопровождающих. А потом взял, да и подсунул знатному коллекционеру отравленную подделку. А?

— А смерть Корна?

Розовски развел руками:

— Сделанное единожды могло быть сделано и дважды. Может быть, история с Хаммершильдом вымышлена точно так же. С моей точки зрения, неоспоримым фактом в этой истории, пока что, является только, увы, смерть этого парня, твоего лаборанта.

— И где же, по-твоему, мой лаборант мог подцепить столь изощренных врагов, что они действовали через Центр по изучению еврейской культуры в диаспоре?

— А ты, кстати, проверил? Книгу действительно прислали из этого Центра? — небрежно спросил Натаниэль.

Профессор Гофман вдруг побледнел.

— Н-нет… О Господи, неужели… Да ты с ума сошел!

— Почему? — Натаниэль недоуменно поднял брови. — Я высказываю гипотезы. Каждая из них куда материалистичней твоей. А насчет Центра — позвони, позвони. На всякий случай. И где, наконец, загадочная книга?

— Книга пришла по почте… — пробормотал Давид, набирая номер телефона.

Сидя в кресле за профессорским столом, Розовски с интересом следил за тем, как профессор пытается связаться с Иерусалимом.

— Успокойся, — сказал он. — Что ты так разнервничался? Разве экспертиза обнаружила наличие яда, пропитавшего страницы книги?

— А?… — Давид замер с телефонной трубкой в руке. Выражение его лица было столь забавным, что Розовски засмеялся.

— Знаешь, с твоими дурацкими подозрениями… — буркнул Гофман. То ли от раздражения, то ли от растерянности, он начал лихорадочно листать лежащую на столе папку.

— Я всего лишь высказал одно из предположений, — сказал Натаниэль. — Всего лишь одно. Кстати, оно не более дурацкое, чем предположение о проклятии средневекового каббалиста, спровадившем на тот свет современного крепкого парня. И при этом вовсе не настаиваю на правоте… А вот, кстати, и твой лаборант.

В кабинет вошел Габи Гольдберг. В руках он держал увесистый том в черном кожаном переплете.

— А, Габи, — профессор отбросил папку в сторону. — Послушай, ты опять принес мне не ту папку. Твоя рассеянность переходит всякие границы. Что это?

— Вы же просили книгу, — обиженно ответил Гольдберг. — Вот эту.

— Ах, да, давай сюда. И принеси, ради Бога, ту папку, которая мне нужна.

Лаборант скрылся за дверью и тут же снова вернулся, с тонкой папкой в красной пластиковой обложке.

Натаниэль задумчиво посмотрел на Габи, потом на книгу, лежащую перед Гофманом. Наклонился, пододвинул книгу к себе, раскрыл ее.

— «Ибо наказаны будут не те, кто проливает кровь сынов Адама на сочную траву, забывая, что кровь — это душа, но те, кто скрывает за бельмами учености истинное, незамутненное зрение…». — прочитал он. — Да-а… Что-то мудрено для меня.

Габи Гольдберг фыркнул.

— Ерунда, — сказал он. — Вообще, по-моему, эта книга — полный бред. Для шизиков. Все слова, вроде понятны, но так оно все перекручено… — он помотал головой. — Черта с два разберешь.

До Розовски не сразу дошел смысл сказанного.

— А что? — Гольдберг пожал плечами. — Я, во всяком случае, ничего не понял.

Теперь уже и Гофман посмотрел на лаборанта расширившимися от изумления глазами.

— Ты хочешь сказать, что читал ее? — он искоса глянул на сыщика, ожидая увидеть на его лице ехидную улыбку. Но улыбки не было.

— Читал. А что? — в свою очередь, спросил лаборант. И, заметив странное выражение лица профессора, встревожился: — Вы же не говорили, что нельзя.

— Нет, я, конечно, не говорил, но…

— Ты слышал когда-нибудь о проклятьи Давида Сеньора? — хмуро спросил Розовски.

— О чем? — недоуменно переспросил Гольдберг. — О каком проклятьи?

Розовски и Гофман снова переглянулись.

— Понятно… — сказал Натаниэль. — Скажи, Габи, что за человек был твой напарник?

— Нормальный человек. Правда, подвинутый на всех этих штуках, — Габи кивком указал на книгу. — А что за проклятье?

— На каких штуках?

— Что?

— На каких штуках был подвинут твой напарник? — повторил вопрос сыщик.

— Ну, на этих. Каббала и прочее. А что?

— Профессор предполагает, что именно это увлечение и оказалось причиной смерти, — сказал после паузы Розовски.

— Увлечение? А разве это не… не сердечный приступ?

— Но он был спровоцирован, — медленно произнес сыщик. — Так, во всяком случае, полагает профессор Гофман.