Даниэль Клугер - Смерть в Кесарии

Но Розовски неожиданно ответил:

— Я собираюсь рассказать одну старую-старую историю. Вернее, разгадку одной старой-старой истории. Ты любишь антиквариат?

— Не знаю, — Алекс слегка растерялся. — Что за история?

— Замечательная история, — сообщил Розовски. — только очень запутанная.

— И когда же ты ее расскажешь?

Натаниэль посмотрел на часы.

— Скоро, — ответил он. — Через несколько минут. Как только придут гости.

— Гости? Так, может быть, мне уйти? Остальное доскажу завтра, в офисе, — Алекс даже чуть привстал с места, выражая готовность немедленно оставить Натаниэля.

— Сиди, — Розовски махнул рукой. — Зря я тебя позвал, что ли? Придут Давид Гофман и Габи. Ты тоже гость. И тоже должен выслушать эту замечательную историю, имевшую место триста лет назад. Но только когда придут гости. Лучший способ развлечь гостей — рассказать занимательную историю. Правда… — Натаниэль сделал небольшую паузу. — Правда, я еще не знаю ее финала. Но тем интереснее, верно?

В дверь позвонили.

— Вот и Гофман, — сказал Натаниэль. — И, как всегда, пунктуален.

— Привет, — поздоровался профессор. — Что означает твоя загадочная улыбка? Кстати, коньяк — как ты просил, — он поставил пузатую темно-зеленую бутылку на журнальный столик.

— А я всегда улыбаюсь, когда заканчиваю дело, — объяснил Розовски. — Дай-ка мне сигарету. И садись, садись, честное слово, мне не терпится вам рассказать.

— А есть что?

— Услышите. Но — потерпите.

— А я и не настаиваю. Потерпеть — что ж, потерпим…

— А кого мы ждем? — спросил Алекс.

— Габи… — Натаниэль поморщился. — Ч-черт, завидую динозаврам. Вот уж у кого никогда не болела голова.

Гофман, наливавший в принесенный коньяк в крошечные рюмки, вежливо поинтересовался:

— А при чем тут динозавры?

— Да так, смотрел тут недавно «Парк Юрского периода», по киноканалу, — сказал Розовски. — Ужасно симпатичные зверюги. И добрые. Почти как твой Давид Сеньор. Только головы у них поменьше, потому и не болели. А у меня болит. Им-то, простым ребятам, нечего было раздумывать о возможностях мести: клацнул челюстями — и нет обидчика… — он проглотил коньяк, поставил рюмку на столик и снова посмотрел на часы. — Габи задерживается.

— Пробки, — Гофман пожал плечами и сел в кресло, грея рюмку в ладонях. — Я сам еле успел вовремя. Впрочем, подобные проблемы далеки от тебя. Все время забываю спросить, почему ты не купишь машину? На что ты деньги тратишь?

— На себя, — буркнул Розовски. — Я не люблю технику и люблю выпить. Такое сочетание не способствует приобретению автомобиля, ты не находишь?

— Пожалуй, — Давид засмеялся. — Все-таки, странно: детектив — и без машины.

— Ну, во-первых, меньше смотри американские триллеры, — посоветовал Розовски. — У тебя складывается превратное представление о детективах. Сыщик должен работать мозгами. А если носиться с такой скоростью по улицам и высаживать, в среднем, от десяти до пятидесяти обойм из револьвера, мозгам просто нечего делать.

— А во-вторых?

— Что — во-вторых?

— Ты сказал: «Во-первых». Значит, есть и во-вторых?

— Во-вторых, он прекрасно обходится моей машиной, — вмешался Алекс. — И не очень-то церемонится с владельцем.

— Ну… — начал было Розовски, но закончить фразу не успел — в дверь опять позвонили. — Входи, не заперто!

Дверь отворилась, и на пороге возник взъерошенный Габи. Поздоровавшись чуть смущенно с детективом и Маркиным, он перевел вопросительный взгляд на профессора. Тот кивнул, и Габи осторожно, словно в ожидании подвоха вошел в комнату.

— Ну вот, теперь я готов рассказывать, — сказал Розовски. — Садитесь и слушайте.

Гофман и Гольдберг сели в указанные кресла.

— Кстати, ты привез сигареты? — спросил Натаниэль. Он вновь выглядел он несколько рассеянным, видимо, собирался с мыслями. Гольдберг молча протянул ему пачку «Данхилла».

— Итак? — спросил Давид Гофман.

Натаниэль окинул собравшимся взглядом лектора. Он, действительно, походил сейчас на профессора, читающего лекцию отличникам.

— Господа, для начала небольшое вступление. Задачу, о которой пойдет речь, можно решить за полчаса, можно — за полгода, за двадцать лет или не решить вовсе, — заявил он. — Поскольку она имеет, в сущности, лишь теоретическое значение.

— Если не считать смерти Михаэля, — хмуро вставил Гофман.

— Да, верно, — Розовски растерянно потер переносицу. — Кажется, я иной раз становлюсь бестактным. Извини, Дуду, я не подумал.

Гофман молча махнул рукой.

— Итак, — Розовски возбужденно потер руки. — Начнем по порядку. Как ты знаешь, я отнесся к твоим подозрениям достаточно скептически. И черта с два ты убедил бы меня. Но кое-что в этой истории говорило о ее подлинности. Например, тот факт, что из трех раввинов умерли два, а третий — вернее, первый, Ицхак Лев Царфати — не умер. Почему? Высосанная из пальца и облеченная в форму легенды история присоединила бы его к остальным. Значит, здесь в основе лежало подлинное событие. Второй факт — смерть немецкого теософа. Тут тоже чувствовался дух подлинности… или тень подлинности. Детали, названия. Точная дата смерти. Да и времена были другие, не так легко было, я думаю, убедить тогдашнюю баварскую полицию в мистическом характере смерти богатого аристократа. И наконец, — Розовски нахмурился, — смерть молодого парня в твоем кабинете. Мгновенная остановка сердца, безо всяких признаков надвигающегося приступа. Что тоже наводило на размышления. При этом выясняется, что сама книга — подделка! Вернее — копия, — Розовски замолчал, прошелся по комнате, остановился у тумбочки с телефоном и сказал, указывая пальцем на старенький аппарат: — Вот. Я получил сообщение, натолкнувшее меня на верные рассуждения.

— Откуда? — настороженно спросил Гофман.

— Из Цфата. Да нет, ты не понял, — Натаниэль засмеялся. — Я же тебе говорил, что мама сейчас отдыхает у родственников в Цфате. Звонит каждый день и делится новостями. Слава Богу, что не успела позвонить, пока я тут валялся вечером… Ну так вот, она позвонила весьма взволнованная и сказала, что у сына соседки только что случился эпилептический припадок, хотя никто не подозревал у него эту болезнь. Он крутил юлу — большую, ярко раскрашенную. Раскрутил ее посильнее и уставился на вращающиеся круги. И вдруг — его начали бить судороги… Честно говоря, я не очень вслушиваюсь в мамины истории, да и на этот раз слушал вполуха. Только и подумал, что по этому принципу устроен тест для выявления скрытой эпилепсии… Нет, это тоже рассказала мама… Ну, неважно. Человек смотрит на вращающиеся разноцветные диски. Сочетание красок и скорость вращения вызывают неожиданную реакцию. И уже после того, как положил трубку, вспомнил о том, что в книге Давида Сеньора — «Сефер ха-Цваим» — слова окрашены в разные цвета. Отсюда и начались мои рассуждения. Так что — приношу свои извинения. Ты был прав, это преступление, причем — уникальное преступление, — сказал сыщик. — И, конечно, во всем этом нет никакой мистики… Помнишь, в жизнеописании Давида Сеньора нас с тобой удивили слова о том, что он «смешивал краски»? Мы с тобой решили, что Сеньор был художником, и очень тому удивились, не так ли? Но он не рисовал никаких изображений. Он исследовал цветовые сочетания, связь цветов с окружающим миром, цвета сфирот и прочего.