Даниэль Клугер - Смерть в Кесарии

— И что же он делал там, на вилле?

— Ничего особенного. Сидел у окна, что-то писал.

— И ты сообщил клиентке…

— …Что ее подозрения беспочвенны. Да, именно так.

— И это все?

Габи не ответил.

— Габи, — сказал Розовски. — Я думаю, ты уже понимаешь, что я знаю все — или почти все. Расскажи сам.

Габи продолжал молчать. По его лицу было видно, что он никак не мог выбрать верную линию поведения. Видимо, превращение Натаниэля из рассказчика, забавляющего гостей занимательными сказками, в холодного всезнающего следователя произошло слишком быстро, он не успел сориентироваться.

Розовски и Маркин ждали. Натаниэль смотрел в сторону, Алекс не мог оторвать взгляда от бывшего сослуживца. Наконец, Гольдберг решился.

— В общем, дальше было так, — тихо сказал он. — Три недели назад мне неожиданно позвонил один человек.

— Домой?

— Да. Сказал, что должен со мной встретиться, что у него ко мне есть деловое предложение. Я спросил, откуда у него номер моего телефона. Он ответил, что телефон ему дала… — Габи запнулся.

— Женщина, называвшая себя Галиной Соколовой, — подсказал Розовски.

Габи кивнул.

— Продолжай. Ты, очевидно, подумал, что это новый клиент. Твой личный клиент.

— Да, я решил, что дама порекомендовала меня кому-то из своих знакомых. Я предложил встретиться.

— Где?

— В кафе, на улице Рамбам.

— Человек был тебе незнаком?

— В том-то и дело, что это оказался Ари Розенфельд.

Теперь уже и Маркин слушал с неослабевающим интересом. Хотя ему все еще не очень понятна была связь между средневековой историей Давида Сеньора и событиями последних месяцев.

— Розенфельд сообщил мне, что знает о слежке со слов жены, — теперь, решив рассказать все — или почти все — Габи внезапно успокоился. Голос его стал ровным, почти без интонаций. — И что у него ко мне есть деловое предложение. Я подумал, что речь опять пойдет о слежке за кем-то. Мне даже стало смешно, на какое-то мгновение: я подумал, что он хочет теперь проследить за женой — в отместку. Но… — Гольдберг замолчал и снова опустил голову.

— Но?

— Речь шла о совсем другом.

— О чем же?

— Об убийстве, — вполголоса пояснил Габи. — Или о самоубийстве. Словом, он показал мне страховой полис.

— Минутку! — Розовски остановил Гольдберга, быстрыми шагами прошел в свой кабинет и тут же вернулся с листом бумаги. — Этот? — спросил он.

Габи взял в руки документ, пробежал глазами, кивнул.

— Именно. Ари… в общем, этот человек… он сказал, что очень болен, что жить ему осталось недолго. Рак или что-то в этом роде. Врачи гарантируют максимум два месяца. И что он хочет обеспечить жену. Какая разница — двумя месяцами раньше, двумя месяцами позже. Он просит меня помочь ему в этом.

— То есть, убить?

Габи поежился. Ему не нравилось это слово, ему не нравилось чувствовать себя преступником, он не желал считаться убийцей. Все это можно было прочесть на его побледневшем лице.

— И ты согласился, — Розовски досадливо покачал головой. — Габи, Габи…

— Но это же не было убийством! — Гольдберг упрямо наклонил коротко стриженую голову. — Я просто хотел помочь человеку. В конце концов, некоторые врачи практикуют эвтаназию…

— Эвтаназию? — Розовски фыркнул. — Это выстрел в висок ты называешь эвтаназией?

— Ну, не совсем, конечно, но…

— К тому же — тридцать тысяч? — насмешливо спросил Натаниэль.

— Откуда ты знаешь?

— Накануне смерти Розенфельд снял со своего счета именно такую сумму.

— Погоди, — Алекс изумленно смотрел то на одного, то на другого. — Значит, это сам Розенфельд организовал собственную смерть?

Розовски отрицательно качнул головой.

— Вовсе нет, — ответил он. — Это Габи так думал. До определенного момента…

— Я хотел… — начал было бывший стажер.

— Помолчи, — поморщился Розовски. — Дальше я знаю. Ты пришел к вилле, выстрелил в человека… Я хочу знать: кем был тот, кто заключил с тобой эту чертову сделку — там, в кафе на Рамбам? Ты знаешь его?

— Нет, я его больше не видел.

Розовски протянул Габи еще один листок, с карандашным наброском.

— Этот?

Габи переводил испуганный взгляд с рисунка на сосредоточенное лицо детектива.

— Этот? — Розовски повысил голос.

— Да, этот.

— Чей это портрет? — спросил Алекс, не отходя от двери. — Покажи, мне не видно… И откуда он у тебя?

— Портрет Шмуэля Бройдера, — ответил Натаниэль. — Мне его вчера нарисовал один знакомый художник с улицы Рамбам. По памяти. На, смотри, — он передал рисунок Маркину.

— Почему именно его?

— Я попросил нарисовать человека, с которым он однажды видел нашего Габи. За несколько дней до смерти Розенфельда… Ты помнишь — Баренбойм видел Шмулика в Кесарии, выходящим из дверей виллы Розенфельда? — спросил Розовски у Маркина. — Зеев решил, что они приятели. На самом-то деле, Розенфельда тогда вообще не было в Израиле. А Бройдер изображал его для нашего незадачливого сыщика. Чтобы при следующем разговоре — том самом, главном, Габи принял всю историю за чистую монету. И просчитались они, пожалуй, только в одном. Габи — не профессиональный убийца. Он не мог преодолеть чувства болезненного любопытства — взглянуть на дело рук своих. Верно? — спросил Розовски у Гольдберга.

— Да. Я вошел в кабинет… после выстрела… — Гольдберг запнулся, проглотил слюну. — Там… там лежал совсем другой человек… Не тот, с которым я встречался… Это было шоком, Розовски!

— Еще бы, — Натаниэль кивнул. — Мгновенно превратиться из чуть романтичного помощника рыцаря-мужа в убийцу неизвестного человека. И тогда ты решил инсценировать самоубийство?

Габи кивнул.

— Мне больше ничего не пришло в голову. В сейфе лежал револьвер. Точно такой же, как тот, который мне вручил Бройдер — в кафе. Я вышел в сад, выстрелил из него в землю, потом вернулся и положил под руку убитому. Хорошо, что это были револьверы — гильзы остались в барабане, не пришлось искать, как было бы в случае с пистолетом…

— Но ведь экспертиза могла бы определить, что стреляли из другого револьвера.

В голосе Гольдберга появилась легкая насмешка, когда он ответил:

— Экспертиза? Не ты ли учил меня не доверять экспертам, поскольку те слишком субъективны и самоуверены. Револьвер той же системы и того же калибра, пуля деформирована, стреляная гильза в барабане… Какая экспертиза, Натан? Любой эксперт будет загипнотизирован уликами.

— Ученичек… — Розовски криво усмехнулся. — Говоришь так, будто я должен гордиться твоими способностями. Но он прав, — Натаниэль повернулся к Маркину. — Единственным проколом оказалась левая рука. Наш друг не знал, что Розенфельд был левшой.

— Естественно. Я же видел его впервые в жизни…

— А второй револьвер?