Цю Сяолун - Шанхайский синдром

– Послушайте, комиссар Чжан, – вмешался Юй. – Го – еще один «партийный сынок», представитель золотой молодежи, хотя и не такая важная птица. Его папаша дослужился всего лишь до тринадцатого ранга, к тому же он уже на пенсии. Возможно, именно поэтому Го заискивает перед У. Эти «партийные детки» способны на все.

– «Партийные детки»! – Чжан не выдержал. К голове у него прилила кровь, в горле пересохло. – Как вам не стыдно называть так детей всеми уважаемых руководителей нашей партии! Чем они вам не угодили?

Юй не собирался уступать.

– О выходках «партийных деток» известно всем! Неужели вы ничего не слышали?

– Некоторые «партийные детки», как вы их называете, возможно, действительно что-то натворили, однако утверждать, будто в нашем социалистическом Китае так много коррумпированных детей высших руководителей или все они плохи, – наглая ложь! И основывать следственные действия на предубеждениях в высшей степени безответственно, товарищ следователь Юй!

– Товарищ комиссар, – вмешался Чэнь, – я хотел бы выступить в защиту себя и товарища Юя. Мы с ним оба испытываем глубочайшее уважение к представителям высшего партийного руководства. И к их детям относимся безо всякого предубеждения.

– И тем не менее вы все равно едете разыскивать свидетельницу в Гуанчжоу? – спросил Чжан.

– Да, будем разрабатывать эту версию.

– Неверным курсом идете, – заметил Чжан. – Кстати, вы задумывались о возможных последствиях?

– Мы пока никого не арестовываем и никому не предъявляем обвинений.

– Я имею в виду политические последствия. Как по-вашему, что подумают люди, если пойдут слухи, что сын У Бина подозревается в убийстве?

– Перед законом все равны, – ответил Чэнь. – Я не вижу здесь ничего дурного.

– Если у вас нет более серьезных улик, считаю, что ваша поездка в Гуанчжоу безосновательна, – заявил Чжан, вставая. – По крайней мере, в бюджет нашей следственной бригады такие большие расходы не заложены.

– Что касается бюджета, – сказал Чэнь, также вставая, – я, как старший инспектор, имею право воспользоваться деньгами из представительского фонда – триста пятьдесят юаней в год.

– Вы согласовали свои планы с секретарем парткома Ли?

– Он еще не вернулся из Пекина.

– Почему нельзя подождать до его возвращения?

– Дело не может ждать. Беру на себя всю ответственность, как руководитель следственной бригады.

– Значит, вам непременно надо настоять на своем?

– Я вынужден ехать в Гуанчжоу, потому что других зацепок у нас нет. Мы не можем себе позволить игнорировать единственную.

После совещания Чжан долго сидел у себя в кабинете и думал. Подошло время обеда, но голода он не чувствовал. Он перечитал содержимое большого конверта, полученного из канцелярии управления. В дополнение к извещениям об обычных собраниях ветеранов партии, там имелось также приглашение на закрытый показ в Шанхайский дом кино. Смотреть кино сейчас не хотелось, но необходимо было как-то отвлечься от проклятого расследования.

Чжан сунул в окошечко кассы свой особый ветеранский пропуск с приглашением. Старым партийным кадрам, таким как он, оставляли билеты – одна из последних сохраненных привилегий.

Однако у самого входа настроение ему испортили несколько юнцов.

– Хотите билетик? Закрытый показ!

– Голые телки. Откровенный секс. Пятьдесят юаней!

– После такого фильма, папаша, в спальне будешь как тигр!

Чжан пришел в ужас. Каким образом этим молодым шакалам удается добывать билеты на закрытый просмотр? Предполагалось, что такие фильмы не предназначены для простого народа. Безобразие! Надо, чтобы управление полиции обязательно разобралось со спекулянтами и перекупщиками!

Чжан поспешил войти; его место было сзади, неподалеку от выхода. К его удивлению, в зале было не так много народу, как он ожидал, особенно в последних рядах. Перед ним сидела только молодая парочка; они перешептывались и обнимались. Показывали какой-то современный французский фильм; неопытный переводчик безуспешно пытался переводить синхронно, хотя при обилии откровенных сцен задача его не была трудной. И так можно было легко понять, что происходит между героями фильма.

Чжан заметил, что парочка впереди постоянно ерзает. Нетрудно догадаться, чем они занимаются! Вскоре Чжан услышал тихий стон; голова женщины легла на плечо мужчины, потом опустилась ниже и исчезла из вида. А может, он перепутал кинозал с экраном? Одна откровенная сцена сменяла другую…

Когда фильм наконец закончился, женщина нехотя высвободилась из объятий мужчины. Волосы ее растрепались; она застегивала шелковую блузку. В полутемном зале белело голое плечо.

Возмущенный до глубины души, комиссар Чжан широким шагом вышел из кинозала. На улице по-прежнему было жарко. У входа стояли машины – иномарки; Они сверкали в лучах вечернего солнца. Эта роскошь тоже была не для него. Кто он такой? Всего лишь отставной партийный функционер… Чжан брел по улице Чэндулу, а машины шуршали мимо, обгоняя его – словно обращенные в паническое бегство звери.

Домой он вернулся измученным, голодным. Сегодня он только завтракал быстрорастворимой лапшой с зеленым луком. В холодильнике лежала половинка засохшего батона. Чжан вытащил хлеб и заварил себе растворимого кофе, положив три чайные ложки на чашку. Вот и весь обед: хлеб со вкусом картона и кофе – такой крепкий, что им можно закрашивать седину. Затем комиссар Чжан достал папку с делом, хотя уже перечел ее содержимое несколько раз. Поняв, что ничего нового он не найдет, отложил папку и взял журналы, которые ему дали в клубной библиотеке. К его удивлению, в «Озере Цинхай» он увидел стихотворение старшего инспектора Чэня. Оно называлось «Ночной разговор».

Чжан ничего не понял. Но некоторые образы смутно тревожили его покой. Он пропустил пару строф и прочел самый конец:

Его внимание внезапно привлекло слово «площадь». Неужели намек на площадь Тяньаньмэнь? «Пустынна» – в летнюю ночь 1989 года там действительно никого не осталось. Если его догадка верна, стихотворение политически вредно! Да и кусок насчет «истории» тоже. Председатель Мао говорил: историю творит народ, и только народ. Как смеет Чэнь утверждать, будто история – «исход» некоего «заголовка»?