Анна Инк - Мне должно это нравиться

Она снова ко мне лицом. Смотрит.

Два. Один. Срываюсь. Мчу в её сторону. С места развиваю такую скорость, что не остаётся никаких сомнений. Секунды, и она больше ничего не сможет сделать.

Я различаю каждую эмоцию на её лице. Она плачет. Её трясёт. Столько плохого из-за меня. А ведь она даже не знает, кто я и что я. Но будто специально выбрала ту же гамму чувств, которая была у моей матери при нашей последней встрече: ненависть, презрение, гнев, но всё от чувства собственной вины. Та винила себя в том, что ненавидит собственного ребёнка. А в чём винит себя она? За что так ненавидит саму себя? Она будто специально хочет, чтобы я уничтожил её.

Тропинка увела бы её вглубь. Но она выбирает бег с препятствиями. Снова в ветки. Думает, мне тяжелее петлять между деревьями, чем ей. А всё наоборот. Я давно научился маневрировать. Жизнь обязывает. А она – порыв, импульс в чистом виде.

Режу расстояние диагональю. Близко. Ещё чуть-чуть, и смогу различить ритм её дыхания. Она вымотана, как раненая в крыло птичка перескакивает через гладь снега, вспоротую собачьими следами.

Поляна. За ней – ещё метров двадцать леса. И стройка. Но туда девушке уже не дойти.

Шаг, два. Стоит лишь протянуть руку. Схватить её за волосы. Сделать больно. Я хотел намотать эти кудри на кулак, когда ещё впервые увидел её.

Она остановилась. Резко и внезапно. Без видимой причины. И мой рывок остаётся при мне. Я торможу в метре от неё. Могу теперь досконально различить узор, переплетённый в блеске её волос: золото и коньяк, такие цвета чередуют друг друга в её кудрях.

Она так близко. Но её дыхания не слышно. Заглушает остервенелый лай впереди.

Между хилых рябин, криво обросших малинником со всех сторон, прут собаки. Стая. Пасти оскалены. Лай начинается с рыка, и обрывается жёстко, таким же хрипом, закольцовывая угрозу в один короткий и не требующий раскодировки звук. Они говорят на человеческом языке: «Рвать!», «Рвать!», «Рвать!»

Девушка хочет бежать. Она заносит ногу над первым шагом. Я хватаю её за локоть. Она вскрикнула, сошла на всхлип. Тащу её к себе. Прижимаю резко. Она врезается спиной в мою грудную клетку.

Перебираю пальцами по её рукавам. Мягко толкаю. Прячу её за спину. Шепчу:

– Молчи и не двигайся.

Стая врезается клином в личное пространство, обступает дугой. Вылезают только головы. Тела дёргает от лая, заставляя полукруглую линию ряда искривляться изломами. Передние лапы вытянуты до предела. Подползают, режут когтями снег. Приближают носы. Морщат их. Втягивают запах распахнутыми ноздрями. Из-под кожи проступают от ярости рёбра. Над позвоночниками вздыблена коричневая и чёрная шерсть.

Я не интересую. Они косят злые глаза, пока подбираются к ней.

Голову вполоборота. Неторопливо. Девушка запуганным до смерти существом прячется за моей спиной. Она жмётся ко мне. Я медленно разворачиваюсь, пока её лицо не оказывается напротив моей грудной клетки.

Обнимаю. Притягиваю. Её бьёт крупной дрожью. Вжимаю в себя, сильно. Все её мышцы, которые я ощущаю своим телом, напряжённые, стянутые, потихоньку расслабляются. Она затихает. Почти повисает на мне. Смиряется. Подхватывает мой ритм дыхания, и перечит ему. Выдыхает, когда вдыхаю я. Она так близко, так крепко зажата в моих руках, что по-другому нельзя дышать.

Лай постепенно сходит на нет. Собаки разрушили дугу, рыщут в снеге поодаль. Вожак метит территорию, задрав массивную лапу в колтунах над разбухшим пнём.

За спиной, далеко, откуда пришли собаки, слышен свист.

Стая частями покидает поляну. И пока шорохи от последней не исчезают, я не отпускаю девушку.

Отступаю. Она смотрит на меня. Угольки зрачков влажные от слёз и ужаса.

Я не знал, что они выходят. Извини. Иначе я бы не позволил тебе зайти сюда.

Она не прочтёт это по взгляду. Но уловит сочувствие, в этом я уверен. Может быть, это сочувствие остановит её?

И что?

Больше никогда не придёт?

Становится так холодно. Интенсивность этого ощущения коррелирует с нарастающей дистанцией между нами.

Ярость сменяется простым влечением. Желание сжимает за один рывок. Я мог бы сделать с ней всё, что захочу.

Девушка отступает медленно. Будто я зверь, и брошусь, если сделает резкое движение. В её глазах растерянность.

Делает несколько шагов, не поворачиваясь ко мне спиной. Пока не упирается в край поляны. Ощущает, что теперь нужно видеть дорогу. Понимает, что если упадёт, я её уже не отпущу.

Так смотрел на меня. Этот взгляд бьёт. Не по лицу. В живот. Парализует. Дыхание. Я ещё дышу?

Делаю глубокий вдох широко распахнутым ртом. Слышу отчётливо это жаждущее кислорода «аххххх».

Будто ударили в солнечное сплетение. Но кулак не убрали. Распрямил пальцы. Вонзился ими под рёбра. Сжал. И тащит на себя. Хочет вырвать с мясом.

Я отдалялась, преодолевая боль. Я ещё никогда не ощущала груз притяжения настолько. Оно было свинцовым. Наваливающимся, как груда камней. Погребающим под собой. Растаптывающим. Втирающим в мёрзлую землю. Константин Лисковец вмиг стал безымянным. Пустым и гладким, как потерявший память. Безликим. Он сам превратился в это притяжение, подминающее меня под собой.

– Дэни, – выпускаю её имя в трубку.

– Господи, Яна, что с тобой?

– Мне срочно нужно увидеть тебя.

– Что случилось?

Я вытираю голыми руками запотевшее окно автомобиля. Не дождавшись, пока налипшие друг на друга слои снега окончательно сдвинет дворниками, давлю на газ. Мои вопросы сыплются на Дину:

– Я могу приехать к тебе? Ты дома? Одна?

– Нет. Но я выеду прямо сейчас. Где ты? Хочешь, я тебя заберу?

– Нет, нет. Встретимся у тебя. Я за городом. Наверное, ты приедешь раньше.

– Ты цела?

Пустая дорога у его дома исчезает за поворотом. Я с облегчением выдыхаю. Чтобы я ещё раз…

– Яна? Ты цела?

– Да. Да. Мне надо сосредоточиться на дороге. До встречи.

Телефон выскальзывает из пальцев, заваливается между сидениями. Я в последний момент успеваю перехватить руль обеими руками, чтобы выровнять машину. Деревья надвигаются на меня с огромной скоростью. А встречные автомобили проползают долговязыми червями. Мутит.

Моргаю часто несколько раз. Опускаю стекло. Включаю музыку громко. Вцепилась в руль, наклонилась вперёд, будто впервые веду машину одна. Ступня прыгает на педали тормоза. И иногда машина это чувствует. Распознаёт сигнал. Дёргается.

Если я остановлюсь, то меня смоет это цунами мыслей. Мыслей, порождённых физическими ощущениями. Я заставляю себя не верить им, хотя они мои собственные. Я не принимаю вас, слышите? Уродливые. Мутировавшие. Ошибка природы.

Невпопад повторяю слова из песни. Потом из следующей. Потом из следующей. Много песен. Вслух. Шумно. И не снижаю громкости до тех пор, пока не начинается та, которая мне очень нравится, и которую я знаю наизусть. Я допеваю её тогда, когда занимаю парковочное место рядом с Динкиным домом.