Анна Инк - Мне должно это нравиться

– Когда ты поймёшь, что очень ошибся, будет уже поздно.

– Я долго думал…

– Долго? Да ты бухал каждый день, на протяжении целого года! Долго он думал.

– Слушай, я всё решил. Мне плевать, что будет с клиникой. Пусть её купит Ковальски, разрушит землетрясение, явится сатана, и сожжёт дотла. Что угодно. Пле-вать.

– Я провожу в твоей клинике дни и ночи напролёт, – он успешно сдерживает приступ раздражения, а обиду мастерски скрывает. – Я искал тебя в самых богомерзких заведениях города, чтобы ты подписывал бумажки. Сам читал каждый документ. Договаривался с поставщиками оборудования. Проводил собеседования со специалистами. Отмазывал тебе перед прессой. Разбирался с налоговой. Улаживал конфликты с клиентами. Чтобы, когда ты очухаешься и соизволишь вернуться к делу, тебе было куда возвращаться.

– В этом-то и загвоздка. Ты там по факту – никто, – Елисей сглатывает. – Я – хозяин. И мой отец. И нам обоим насрать на эту клинику.

– А как же Мила? И другие девушки с несчастной судьбой и больными родителями/детьми? Как будешь спасать их жизни? Мои связи быстро растеряются, если я не буду в деле. Свои ты уже растерял. Остался только я, и Каринэ. Больше никто в тебя не верит.

– Мила – единичный случай. Больше никого не будет. Я больше ни о чём тебя не попрошу. Только об одном: забей на клинику. Пусть отец делает что хочет. Просто не езди туда. Всё сдуется за месяц. И он сам с удовольствием продаст её за бесценок. Ковальски будет рад до жопы.

– Ковалевский. И он очень зол. Я бы на твоём месте отнёсся к этому серьёзно.

– А что может произойти? Он попытается прихлопнуть моего отца? Да пожалуйста! Мне – плевать.

– Возможно, ему и не придётся этого делать. Скоро всё решится само собой.

Я поворачиваю к нему голову. Спесь слетела за секунды. Блефует?

– Я считаю, что ты должен знать. Твой отец проходил обследование. И всё очень плохо.

– Что у него?

– Он харкает кровью, как ты и пожелал ему некоторое время назад.

Немеющие пальцы нащупывают пачку сигарет в кармане.

– Да я ведьма, – делаю затяжку.

– У тебя просто защитная реакция. Шок.

– Значит, ты об этом хотел серьёзно поговорить?

– Можешь предложить тему серьёзнее?

– Сколько ему осталось?

– Мало, очень мало, Кость. До весны он не дотянет.

– И ты, как ангел милосердия, решил нас примирить перед его кончиной, – приоткрываю дверь и стряхиваю пепел в серый снег. – Может, ещё и мать мою найдёшь, чтобы она простилась, как подобает, с бывшим любимым муженьком?

– Ты хочешь её увидеть?

– За последние двадцать лет я увидел её всего раз, и ты помнишь, чем это закончилось. Проживу ещё двадцать, а там, глядишь, и она сдохнет. Надо только придумать, каким способом. Интересно, а моя ведьминская магия действует, только когда я выдаю пожелание лично в лицо объекту?

– Пойдем, – он вылезает из машины. – Давай, Кость. Выметайся из моей тачки.

Ноги плохо слушаются. Мне что, в действительности его жалко? Я уже очень давно желал ему смерти. Мучительной и медленной. И, кажется, так оно и происходит. Где же оно – ощущение триумфа? А нет. Только опустошение. Потому что я всегда хотел задавить его собственными руками.

Елисей смотрит в землю, поддевает грязный сугроб мыском ботинка.

– Кажется, ты переживаешь за него больше, чем я, – констатирую факт.

– Я не раз говорил тебе, что ты сам виноват.

– В чём?

– В том, что я общаюсь с ним больше, чем его собственный сын.

– Я не ревную, если ты к этому, – бью пальцем по сигарете, и тлеющий табак вываливается из неё шматком. – Лучше бы он усыновил тебя, вместо того, чтобы производить меня на свет.

Елисей ничего не говорит. Он недвижим. Только всегда светлый серый взгляд наливается свинцом. Здесь я был не прав.

– Извини, я погорячился, – хлопаю его по плечу. – Давай сменим тему.

– Сколько можно тянуть? Ты деградируешь. Возьми себя в руки. Я не хочу, чтобы после его смерти ты снова впал в депрессию, ушёл в запой, или ещё чего похуже. Ты только оправился после… на этот раз всё можно исправить. Потому что заранее известно, что будет. Я хочу, чтобы ты вернулся в профессию. Продолжил своё дело. А я, как и сейчас, буду помогать тебе чем смогу.

– Я подумаю над твоим предложением, – формально, холодно. – Идём внутрь?

– Поздно. Он приехал.

Я слежу за взглядом Елисея. Машина моего отца подъезжает к кафе, и паркуется недалеко от нас.

Вылезает. Собственной персоной.

– Встреча подстроена тобой.

– Вы должны поговорить, – теперь Елисей хлопает меня по плечу и уходит.

По дороге к машине пересекается с моим отцом, они обмениваются рукопожатием, и расходятся в разные стороны.

Недалеко от входа в кафе отец останавливается. Смотрит на меня. Ждёт. Улыбается искусственно. Якобы дружелюбно. Кажется, хотел развести руки, чтобы пригласить в объятия. Но приступ стирает и маску, и показушные намерения. Он заходится от кашля. Я сглатываю. Закуриваю новую сигарету.

– Хочешь повести? – отец убирает платок в карман распахнутой дублёнки и вытаскивает ключи от машины, держит брелок двумя пальцами, на вытянутой руке.

– Ты же говорил, что больше не подпустишь меня к своему имуществу.

– Всё сердишься? Я тогда просто вспылил. Сегодня поведёшь ты, Костя, – отец делает несколько шагов навстречу, вкладывает в мою ладонь ключи, сжимает мои пальцы. Достаёт из кармана железную флягу. Крышка клацает, отваливаясь на корпус, и в морозном воздухе теперь пахнет виски. – Ты же не позволишь своему отцу пьяным поехать за рулём. В прошлый раз это очень плохо закончилось.

Сука, давит на больное. Его самодовольная рожа напрашивается на кулак. Оставить вмятину в его обрюзгшей красной щеке. Пнуть разок в живот, когда он повалится на снег. Это принесло бы мне столько удовольствия.

– Ты уже знаешь? Елисей сказал тебе?

– Надеялся, что я посочувствую?

– Ты такой же жестокий, как твоя мать.

– Как вы оба вместе взятые. Плоть от плоти, – давлю сигарету пяткой. Расплющивается, намокает в снегу. – Чего ты ждёшь? Что я научусь на ваших ошибках? Мне должно нравиться самоутверждаться за счёт того, что я поступаю человечнее, чем мои родители?

– Тебе должно нравиться жить, – с видом философа отводит глаза в сторону, делает глоток из фляги. – А ты сам всё портишь. Несмотря на созданные условия.

Я усмехаюсь. Сжимаю ключи. Иду к машине. Пальцы после его прикосновений как в грязи. Хочется вымыться. Вываляться в снегу.

Отодвигаю кресло назад. Кнопки выворачивают зеркала так, чтобы я видел всё.

– Соскучился по роскоши? – он сыто улыбается, рассматривая меня за рулём.

– Мне никогда не нравилась эта машина.

– Она и не твоя. Твоя ждёт тебя в гараже. А ты всё не приходишь. Автомобиль – он же как животное. Верный пёс. Конь, – делает очередной глоток.