Анна Инк - Мне должно это нравиться

– Убери. В салоне будет вонять.

– Признают только своего хозяина… Ты в курсе, что Машин отец разыскивает тебя?

Мы отъезжаем от кафе. Только бы дороги были посвободнее. Побыстрее расправиться с этим.

– Он презирает тебя. Хотя даже не знает, насколько прав в своём презрении, – снова запивает слова глотком виски. – Только догадывается. Так вот пусть эти догадки останутся при нём.

– Я остановлю в «Северном». Припаркуюсь у магазина, недалеко от своей квартиры. А ты поедешь на такси.

– Нет. Ты отвезёшь меня домой, и останешься дома.

– Это уже не мой дом.

– Где же твой? На квартире одной из своих девиц?

– Нет. У меня нет дома вообще. Ещё не заработал.

– И не заработаешь никогда. Ты всё профукал. Образование, профессию. Зачем? Я же всё для тебя сделал.

– Перестань, а.

Он замолкает. И даже убирает флягу. Дышит тяжело. Упёрся локтем в дверь машины. Его губы выдают эмоцию отчётливо: он разочарован.

Елисей прав. Нужно разобраться сейчас, пока мой отец жив.

Придавливаю педаль газа, и мы едем к окраине города.

– Я привезу тебя домой, и мы поговорим. Нужно решить вопрос с клиникой. Ты должен принять, что я не вернусь туда. Сам поступай с ней как хочешь. Мне всё равно.

– Я позволил тебе самому выбрать дело по душе. Я не трахал тебе мозг тем, что ты должен продолжить семейную династию. Неинтересна политика – принял. Хотел спасать жизни – давай, пожалуйста. Лучший университет, курсы, связи. Самое обидное в том, что у тебя хорошо получалось, Костя. От начала и до конца. Оценки. Рекомендации. Интернатура. Проведённые операции ещё там. Ты действительно мог бы стать одним из лучших. Самым лучшим. Ни одна твоя операция не закончилась крахом. Ты об этом когда-нибудь задумывался? Ты людям жизни спасал. И вдруг решил забить. Пусть дохнут, да? Думаешь, мне на зло? Да ты не мне подгадил. Ты себя наебал.

– Я знаю, что ты давал взятки. Ты всех покупал. Всё, что говорили – враньё. Меня продвигали за твои деньги.

– Чушь!

– Брось. Я выучил тебя наизусть за эти двадцать девять лет. Ты не можешь оставить что-то без контроля. Ты должен контролировать всё. Даже с кем я трахаюсь.

– Ну что ж, как-то ты выбрал сам. И где она? Где твоя маленькая Машенька?

– Хватит.

– А я тебе скажу. Вот там, – он тыкает коротким пальцем в потолок салона, – высоко в Раю. Счастлива до усрачки, что сдохла. После того, как он её во все дыры выебал.

Бью по тормозам.

Кровь хлещет из его носа. Эта картинка перед глазами как навязчивое насекомое.

Я ударил собственного отца. Я ударил человека, который болен. Ударил человека, который скоро умрёт.

Пальцы отпускают голову. Вдоль машины туда-сюда. Нужно вернуться в салон. Посмотреть, как он там.

Извиниться.

После того, что он сказал? Ну уж нет. Он заслужил. Он не смел так говорить.

Просто развернусь и уйду, вот что. Пойду пешком. За минут сорок доберусь до квартиры, если быстрым шагом. А если бегом…

Слева от меня машина на дороге. Стоит метрах в тридцати. Как только я поворачиваю голову, свет фар гаснет. Но машина никуда не едет.

Елисей был прав? И за моим отцом кто-то следит?

Делаю шаг в сторону неизвестного автомобиля. Маленький. Красного цвета, или малинового. Вряд ли этот Ковалевский послал бы киллера на такой тачке.

Ковалевский послал киллера. Самому-то не смешно? Елисей, конечно, пересмотрел криминальных детективов. Скорее за рулём девушка, и она просто заблудилась. А тут ещё я резко дал по тормозам, и выскочил из машины как ошпаренный. Испугалась, вот и стоит поодаль.

Порыв ветра сносит с леса снег. Лицо обдаёт ледяным вихрем. С дерева слетает тяжёлая ветка, и обрушивается на капот красного/малинового автомобиля. Машина, по-прежнему без включённых фар, начинает движение назад.

Я возвращаюсь к отцу.

Его голова запрокинута. Он держит платок у носа.

– Наклонись вперёд, что ты делаешь? – я упираю ладонь в его лопатки. – Опусти подбородок. Ниже, прижми к грудной клетке.

Тяжело выдыхаю. Если у него начнётся приступ кашля, он прямо здесь и задохнётся. Не надо было мне ехать. Тогда ничего бы этого не произошло.

Я мягко жму газ, и уже через десять минут мы въезжаем в посёлок. Как только арка ворот остаётся позади, салон заливает светом. По сравнению с неосвещённой дорогой вдоль леса всегда кажется, что ты попадаешь в другой мир.

Некоторые дома уже украшены гирляндами. В прошлом году не было ни одной. Хотя нет. В позапрошлом. В том ноябре я был невменяем.

– Где пульт? – я роюсь в бардачке.

– В отсеке подлокотника.

Коричневые дверцы собираются гармошкой под потолком двухуровнего гаража. Отец всё-таки достроил второй этаж. Он всегда мечтал сделать там бильярдную. Так было модно в девяностые. Как будто дома места мало.

Я долго смотрю на лысеющий затылок. Чувство жалости стягивает изнутри.

– Ты как? Дай посмотрю, – он бьёт меня по протянутой руке.

Выходит из машины. И прежде, чем захлопнуть дверь, бросает:

– Я завтра же займусь переоформлением клиники на тебя. Хочешь, чтобы твоё детище погибло – убей его сам.

Он обещал мне еду. В желудке будто прорва. Я никогда бы не подумала, что чувство голода способно пересилить страх. Стыд. Холод.

Вкус – ради этого ощущения я готовая отдать сразу все другие. Согласна на любую пищу. Хотя бы крошку. Только бы ощутить на зубах, разгрызть, смочить слюной. Почувствовать на языке.

Челюсть сводит от желания. Я вгрызаюсь в собственные губы, сдавливаю, причиняю себе боль. Язык мечется в поисках капли крови. Солёной. Хоть что-то. Хоть что-то.

Щелчок. И дверь открывается. Я поднимаюсь резко. В голове гудит. Серебряные пятна перед глазами. Коленки подгибаются.

Втягиваю носом воздух, пришедший с ним. Голова кружится. Тело трясёт как в лихорадке. Ощущаю, как выступают капельки пота у висков. И слюна заполняет мой рот. Я как собака реагирую на хозяина. Я жду его. Это нормально?

Шаг к нему навстречу. Привязь держит у стены.

Он садится на пол в позе лотоса. Поодаль от меня. Держит прозрачный пакет, перевязанный сверху как мешок. Разматывает узел, запускает внутрь руку. Шуршание заставляет моё сердце биться чаще. Скрипит упаковка от сырных чипсов. Он надрывает её, не отводя взгляда от моих глаз. Вытаскивает один ломтик. И погружает в рот.

По комнате разливается запах сыра. Желудок бьётся пульсом.

Он молчит. Ест, плотно смыкая губы. Но мой слух улавливает каждое движение внутри его рта: зажаренный до хруста картофель, сдобренный сырным порошком, степенно и методично размалывается, крошится, заполняет солёно-острым вкусом всё вокруг.

До меня вдруг доходит: он ждёт, чтобы я попросила. Это такая стратегия: расчленить личность, но прежде заживо содрать оболочку. Не разовым актом. А сдирать постепенно, по маленьким лоскуткам. Попрошу один раз – и придётся просить всегда. Перейти эту грань – и я превращусь в жертву.