Лариса Королева - Наследники князя Гагарина

А в конце тридцатых любимый собор, в котором Прошины венчались, молились и крестили детей, был взорван большевиками. Алиса ходила посмотреть на это жуткое зрелище. Лучше бы не видеть! Клубы черной пыли, взметнувшейся от рухнувших стен на небывалую высоту, словно заслонили от женщины трепетно хранимую в памяти картинку: вот она, еще не верящая в реальность происходящего, стоит с длинной восковой свечой в руке подле практически незнакомого черноволосого мужчины, с которым безоглядно решила связать судьбу. На невесте несколько великоватое венчальное платье старшей сестры, под фатой – сооруженная Александрой сложная прическа. И рядом он, высокий, широкоплечий и, в отличие от Алисы, осознающий всю серьезность совершаемого шага…

Невеста без приданого поселилась в квартире мужа, где помимо трех просторных комнат с большими окнами, выходящими на центральную улицу, располагались лишенные дневного света ванная, обширная кладовая и коморка для прислуги. Кухня и прихожая выходили окнами во двор. В этой квартире Алиса Андреевна с сыном и дочерью жила и по сей день. Несмотря на все войны и мятежи, Глебу Степановичу удалось сохранить эту просторную квартиру, сначала снимаемую, а в последствии переданную семье как постоянное жилье. Он справедливо полагал, что специалисты своего дела нужны во все времена, и, сторонясь политики, всецело отдавал себя работе. Даже в те первые дни их совместной жизни, когда Алиса прилежно хлопотала по хозяйству, играя роль примерной жены.

Ближе к концу первого месяца замужества она сообщила Глебу, что ждет ребенка. Муж радостно улыбнулся, сказал:

– А я все ждал, когда же ты, наконец, объявишь мне об этом.

Но она тогда не поняла скрытого в его словах намека.

На что рассчитывала молодая женщина, свадьба которой состоялась в тот день, когда срок ее беременности достиг восьми недель? Конечно, она собиралась представить дело таким образом, будто бы ребенок родился семимесячным, и даже старалась поменьше есть, чтобы малыш не смог набрать подозрительно большого веса. Несомненно, Алиса попыталась бы обмануть мужа, если бы ее дети и в самом деле не родились семимесячными!

В ночь на третье мая молодая женщина проснулась на высокой супружеской постели от тянущей боли в пояснице, которая ближе к утру стала просто невыносимой. Она кусала губы, чтобы не стонать, и, когда Глеб поднялся, собираясь уходить на работу, притворилась спящей. Сначала она надеялась, что все как-нибудь обойдется, но к полудню с ужасом осознала неотвратимость приближающихся родов. Привлеченная всхлипами, в комнату вбежала прислуга, сорокалетняя вдова Мария, и принялась хлопотать вокруг истерично рыдающей хозяйки. Ей было жутко страшно и стыдно того, что с ней происходит, и она все твердила: «Нет, нет, только не сегодня, только не сейчас!» Мария, которой самой довелось трижды рожать, поняла, что бежать за помощью уже поздно, и приняла ребенка… А через несколько минут и второго.

Больше всего на свете молодая мать в тот момент желала, чтобы эти два маленьких чудовища, лишившие ее своим появлением на свет надежды на уже налаженную семейную жизнь и обрекающие на изгнание и позор, оказались мертвыми. Тогда еще как-то можно было договориться с Марией, посулить ей денег и вечером объяснить Глебу, что у нее случился выкидыш. Но завернутые в перерезанную пополам простыню два крошечных синюшных создания не желали представляться неживыми. Они слабо, но навязчиво пищали, а обессиленная родами Алиса была не в состоянии придавить их обоих разом одной подушкой и заставить навсегда замолчать.

– Мария, снеси их куда-нибудь, – тихо попросила она.

– Куда снести? – не поняла просьбы домработница.

– Выброси… Утопи в море.

– Да что ж вы такое говорите, – перекрестилась Мария, посчитавшая, что барыня тронулась умом от пережитого напряжения физических и духовных сил. – Кто же живых-то детей топит? Чай, не котята.

– Они не могут быть живыми, не могут, – причитала Алиса.

И Мария принялась ее успокаивать:

– Живые, здоровые, махонькие только. Но, Бог даст, наберут свое.

А потом тяжко вздохнула (ей довелось похоронить всех троих своих детей, умерших один за другим еще в младенчестве) и унесла спеленатых малышей от греха подальше в другую комнату. А роженица, погрузившаяся в долгожданную тишину, мгновенно провалилась в сон и проснулась оттого, что кто-то коснулся ее руки. У кровати сидел Глеб и молча смотрел на нее, и такой от него веяло ласковой заботой, что в первую секунду Алиса вообще не вспомнила, что произошло сегодня днем, а осознав, отвела в сторону взгляд, замутившийся слезами отчаяния. Она была подавлена, уничтожена, и ей было совершенно нечего сказать мужу, который вправе немедленно прогнать ее из своего дома вместе с так не вовремя родившими детьми.

– Не надо так расстраиваться, милая, – произнес Глеб. – О твоей беременности я узнал раньше, чем увидел тебя. Друг Алексей на следующий же день сообщил мне, что к жене приехала сестра, которая не замужем, но ждет ребенка.

– Но почему же тогда…

– Я мог бы сказать, что сразу же влюбился, что было бы правдой. Но решающую роль сыграло еще одно обстоятельство. Дело в том, что я не могу иметь детей. Так что жениться на беременной женщине для меня был единственный способ не лишать будущую жену радости материнства… Конечно, лучше бы тебе с самого начала сказать мне правду. Ошибки простительны – ложь непереносима.

– Прости. Я просто…

– Не надо оправдываться. Я рад, что роды прошли успешно, и детей оказалось двое. Тем более удачно, что сразу и мальчик, и девочка. Я думаю, тебе хватит с ними хлопот, и постараюсь стать хорошим отцом. Но если ты мне когда-нибудь снова объявишь, что ждешь ребенка – я этого не пойму.

– Я больше никогда не буду лгать, – горячо пообещала Алиса.

– Вот и славно. Поправляйся.

И в течение двадцати лет Глеб был ей прекрасным мужем, хотя по-прежнему проводил дома слишком мало времени и почти не занимался детьми. Она часто задумывалась: потому ли это, что они были неродными? И успокаивала себя тем, что их с Александрой отец тоже почти не играл с дочерьми, пока они были маленькими, да и когда подросли, не часто уделял им внимание.

Тайну происхождения своих детей мадам Прошина хранила свято. Даже своей родной сестре она не назвала имени их настоящего отца. А потом Александра с мужем и сыном уехали в Москву, все соседи по дому сменились, а Мария от них ушла. (Последнее обстоятельство пришлось очень кстати, Алиса тяготилась присутствием домработницы, которой в минуту отчаяния велела утопить детей.) Таким образом, никто бы не смог намекнуть Петру и Софье, что Глеб Степанович на самом деле не приходится им родным отцом.