Дмитрий Сивков - #БабаМилосская. Наши: «Код да Винчи» и саги Толкиена

Примерно в то же самое время, что и Дюрвиль, поиски древних артефактов вёл ещё один француз, тоже военно-морской офицер, 23-летний гардемарин Оливье Вутье с фрегата «Амазонка». Вот его сферой интересов была исключительно, как бы сегодня сказали, «чёрная» археология. Правда, ему не особо везло, с двумя матросами он сумел откопать лишь несколько фрагментов мраморных скульптур, среди них была и женская рука с яблоком. За всё это нельзя было выручить и сотни франков. Досада только возросла, когда Вутье узнал о негаданной находке местного крестьянина, участок которого (это же надо!) находился в каких-то трехстах ярдах от того места, где рылся он со своими помощниками. Побывав у Кентротасов, француз сумел оценить, какой подарок им (конечно же, незаслуженно!) преподнесла судьба. И оценили его они соответствующе: пять тысяч франков. Такая цена простого гардемарина привела в отчаяние.

Впрочем, печали тот предавался недолго. Сметливый и склонный к авантюрам малый увидел свой путь в этом деле, иной, чем тот, которым пошёл бескорыстный Дюрвиль. Что за прок наводить на статую консула или даже самого посла? Надо было попытаться самому извлечь из ситуации максимальную выгоду. И тут молодому французу все методы казались хороши. Во-первых, он везде стал говорить, что он сам лично присутствовал на участке Кентротасов, когда под их ногами обвалилась античная крипта, более того – он сам и обнаружил в ней статую, крестьяне же лишь оказали помощь при извлечении её на свет. Тем самым давая понять, кто на самом деле имеет права на находку. В качестве доказательства этих прав Оливье демонстрировал обломок мраморной руки с яблоком, утверждая, что это часть скульптуры.

Однажды он даже явился к Йоргусу и попытался заявить свои права. На его счастье, тогда рядом находились соседи и просто зеваки, пришедшие взглянуть на находку, о которой только и разговоров было в округе. Нашлось кому оттащить крестьянина от чужестранца, не помогли бы ему ни офицерские погоны, ни священник, привлечённый, видимо, в качестве свидетеля. Когда до Йоргуса, не просыхающего от раки уже несколько дней, дошёл смысл того, что ему лопочет иностранный моряк, он выхватил у того из рук мраморную культю и кинулся с ней на посмевшего встать между ним и маслобойней. На словах мужик довольно живописно изложил, куда собирается засунуть каменную руку этому лягушатнику, хотя воплотить задуманное ему и не дали.

Наблюдавшего эту картину священника звали Ойкономос Верги, он был настоятелем церкви святой Троицы в городке Адамас, расположенном всего лишь в нескольких километрах от Кастро. Священнослужитель поначалу не придавал значения той шумихе, что образовалась вокруг статуи, найденной одним из прихожан. Но потом до него дошли слухи о письме в Смирну консула Бреста, потом появился Вутье с предложением засвидетельствовать его право на статую. Так что в Кастро Верги согласился отправиться больше из любопытства, чем польстился на обещание француза поделиться барышами в случае удачного исхода дела. При виде статуи у священника появились свои планы на её счёт. Правда, в них уже не было места Оливье Вутье, но тут ничего не попишешь. Как гласит греческая пословица, одни выращивают виноградник, а упиваются вином другие.

Дело было в том, что недавно Николаки Мурузи, в ведении которого фактически находилось управление всеми греческими островами, дал понять, что Верги теперь у него не в чести. Побывав незадолго до Рождества на Милосе, чиновник из Константинополя не заглянул в Адамас, хотя прежде обязательно делал это, и не только по роду службы, каждый раз получая в подарок что-нибудь в свою коллекцию монет. Ойкономос догадывался, почему впал в немилость. Зная, что Мурузи заядлый нумизмат, священник скупал у местных жителей древние монеты, то и дело попадавшиеся им во время земляных работ. Прошлой весной один из крестьян, копая фундамент под пристрой к дому, наткнулся на небольшую амфору, полную серебряных монет. В основном это были редчайшие серебряные декадрахмы из Сиракуз, относящиеся к пятому веку до рождества Христова. Он явственно помнил, как выглядели эти треклятые монеты: их аверс украшала колесница, над которой парила богиня победы Ника, а ниже бежал лев, реверс – голова правителя Арефуса с оливковым венком, а вокруг неё плывущие по часовой стрелке четыре дельфина.

Свою находку прихожанин пожертвовал храму святой Троицы. Всё бы могло обернуться наилучшим образом: что-то можно было оставить себе, что-то переслать в Константинополь на патриарший двор, но, как на грех, в это время в приходе находился представитель патриархата митрополит Прокопий, совершающий инспекционную поездку. Все до единой монеты исчезли тогда в его багаже. О том, чтобы оставить хоть что-то, иерарх и слушать не пожелал («Куда они тебе тут?!»), но обещал помочь с деньгами на ремонт купола, о чём до сих пор ни слуху, ни духу. А вот слух о кладе до Мурузи, очевидно, дошёл. Спустя месяц после этого случая в Адамас наведывался помощник чиновника, заглядывал и в храм Троицы, но ничего, кроме поклона и нескольких не особо ценных монет, его настоятель не передал. А позже Мурузи уже сам не заехал, значит, затаил обиду на то, что его обделили, проигнорировали. Да будь воля Верги, он бы не поскупился, отсыпал бы с полдюжины этих декадрахм на мзду. Теперь жди какой-нибудь каверзы от всемогущего столичного чиновника.

Об этом волей-неволей приходилось думать. Оттоманская власть налагала немалые поборы за право исповедовать христианство, выражалось это в сдаче приходам храмов в аренду, монастыри же и вовсе отдавались на откуп. Если опасения милосского священника окажутся верны, то следует ждать увеличения арендной, и без того немалой, платы за пользование храмом. Тогда на него и вовсе можно будет повесить замок. Сейчас прихожане с трудом, но платят налагаемую мзду, но она может оказаться непосильной. Церковь закроют, и куда тогда будет податься Верги? С вакансиями в греческих приходах было совсем худо. Подношение же Мурузи античной скульптуры могло поправить дело.

Своими опасениями по поводу увеличения аренды священник поделился со старейшинами прихода, и уже сообща они принялись уговаривать Кентротаса расстаться с находкой. Куда было деваться крестьянину? С одной стороны подступал поп, с другой старейшины, за которыми, считай, вся община, а там ещё чего доброго и турки насядут, тогда вообще придётся молить Бога, чтобы беду отвёл, а не то, что богатства дал. Сошлись на цене в десять раз меньше той, что обещали привезти французы – ударили по рукам на пятистах франках. В голове у Йоргуса вновь поселился сверчок. Цв-и-и-к, цв-и-и-к.

У Верги же в душе не смолкая зазвучал хор, исполнявший на три голоса Agni-Partene – греческий православный гимн Пресвятой Богородице. За помощью доставить подарок в столицу он обратился к турецкому наместнику Милоса и прилегающих островов Сеид-паше. Тот тоже был не прочь угодить Мурузи, а потому немедля дал распоряжение капитану находившейся в его распоряжении шхуны готовиться к отплытию в Константинополь и выделить матросов для доставки статуи на борт. От такой сделки, похоже, выигрывали все, кроме Йоргуса и французов, включая и нёсшегося на всех парусах к Милосу виконта Марцеллюса и попавшего в очередной раз впросак Оливье Вутье.