Дмитрий Сивков - #БабаМилосская. Наши: «Код да Винчи» и саги Толкиена

– А что же со свечным заводиком? Никак сгорел вместе с хозяином?

– Pardon, что за заводик..? Ах, опять вы со своими штучками! Это, вроде, отец Фёдор из «12 стульев» им бредил? Тут вы почти угадали. Конец Йоргуса Кентротаса тоже оказался печален, хотя имя его и вошло в историю. Только это ведь редко кого делает счастливыми. Полученными от Марцеллюса деньгами ему так и не удалось распорядиться, как мечталось. Пятую часть суммы – тысячу франков – пришлось отсчитать турецкому наместнику Саид-паше. Он был практически хозяином острова и в случае отказа поделиться барышом имел возможность превратить жизнь Кентротасов в кошмар. Да и с учётом того, что крестьянин собирался открыть маслобойню, хорошие отношения с властью были просто необходимы. Оставшихся денег всё-таки хватало на оборудование, пусть и не самое передовое. Приобрести его можно было только на материке, и летом того же 1820 года Йоргус с сыном и племянником отправились за покупкой в Афины.

Только на этот раз счастливую троицу, наткнувшуюся весной на статую, ждало фиаско. Корабль, на котором они плыли в Пирей, атаковали повстанцы. Борцы за независимость Греции, под предлогом экспроприации средств на организацию революции, вывернули карманы у всех пассажиров и команды, опустошили и судовую кассу. Мольбы Йоргуса не трогать нажитого непосильным трудом не тронули налётчиков. Да и в самом деле, откуда у простого крестьянина могли взяться четыре тысячи фраков?! Вернувшийся домой ни с чем, Йоргус уже не смог оправиться от такого удара судьбы. Запил. Рака же такой напиток, что быстро превращает печень в разложившийся кусок плоти. Через год всё тело несостоявшегося владельца маслобойки стало гнить на местном кладбище. Говорят, Верги отказался его отпевать. В это же время в стране началась освободительная борьба, завершившаяся через девять лет независимостью Греции. Так что, если Кентротаса и в самом деле ограбили повстанцы, то его вклад в освобождение своей Родины от турок был весьма весомым.

– Да, печально. А что с остальными?

– Судя по тому, что с ними ничего трагического не случилось, их роль в этом деле не столь значительна. Даже деляги Марцеллюса. Его вело, очевидно, уже другое провидение. Тем же, кто дал ему отправную точку, не поздоровилось. В данном случае судьба, как лакмусовая бумажка, взглянешь – и сразу понятно, при делах человек или нет. Взять того же Оливье Вутье, пытавшегося присвоить себе находку Богини. Он умер в восьмидесятилетнем возрасте в Провансе, похоронен в парке собственной виллы Castel Sainte-Claire. Хотя память по себе оставил довольно внушительную, так как написал несколько книг. Другое дело, каких.

Этот малый, надо отдать ему должное, оказался весьма и весьма деятельным. Как только в Греции началась революционная заваруха, он выходит в отставку из французского флота и вливается в ряды повстанцев. За два года Вутье не снискал большой славы – командовал артиллерией одного из отрядов, состоящей из двух-трёх пушек. Но в своих мемуарах, изданных по возвращении во Францию в 1823 году, предстаёт активным участником всех значимых сражений той кампании. Их правдивость иллюстрирует весьма показательный факт. Один из руководителей повстанцев Александр Маврокордато, наслышанный о популярности мемуаров французского соратника, попросил автора прислать ему экземпляр. В полученной им книге не оказалось многих страниц. Это дало основание греку сказать, что в оставшихся страницах, должно быть, не меньше лжи, чем в вырванных. Так что Оливье всегда был верен себе.

– …Кстати, – вдруг спросил мой новый знакомый, – истории о злом роке не наводят вас ни на какие аналогии из вашей жизни или жизни ваших друзей? Признаться, гибель человека, нашедшего в ваших краях клад древнего оружия, меня озадачила. Мало того, навела на ряд до недавнего времени казавшихся уж совсем нереальными выводов. Но для откровений я пока не созрел.

– Об аналогиях, – чуть помолчав, ответил я, – так сразу и не скажешь. А они действительно могут быть?

– Эх-хе-хе… – разочарованно протянул столичный профессор, видимо, ожидавший от меня другой реакции. – Могут, могут… и при том самые прямые.

– Тут есть над чем подумать. Пока лишь скажу, что меня в вашем, как всегда, весьма познавательном рассказе, упорядочившим мои знания в этом вопросе, зацепила одна деталь, к которой я бы хотел апеллировать.

– Вот как? Интересно! – Лев Николаевич, только что выглядевший уставшим от неудачи вывести меня на откровенный разговор, вновь оживился. – Сделайте милость.

– Перечисляя современные версии того, что могла бы держать в руках Венера Милосская, вы в несколько, как мне показалось, уничижительном тоне упомянули весло. Надо полагать, что имели при этом в виду тип парковых скульптур «Девушка с веслом», ставших своего рода притчей во языцех?

– Ну, допустим…

– Я так и понял. Скажу вам откровенно, что когда я стал проявлять интерес к теме Венеры Милосской (что теперь уже не является секретом), подобная аналогия и мне приходила на ум. Только я от неё не отмахнулся и выяснил, что не такая уж она и абстрактная. Дело в том, что у по сути безликого символа «бетонно-гипсового соцреализма» был весьма достойный оригинал. Первую «Девушку с веслом» изваял скульптор Иван Дмитриевич Шадр. Половина 1934 года у него ушла на выполнение заказа Центрального парка культуры и отдыха имени Горького в Москве. И вот в 1935 году скульптуру, изображающую обнажённую девушку во весь рост с веслом в правой руке, установили в центре фонтана на центральной магистрали главного парка страны. Творение к тому времени уже зрелому мастеру удалось: форма головы девушки была чётко обрисована, волосы очень туго натянуты и закручены в два «рожка», лоб и затылок полностью открыты, сама гипсовая фигура, высотой вместе с бронзовым постаментом около двенадцати метров, казалась весьма натуралистичной. От того и подверглась критике, как «излишне чувственная», «откровенно вульгарная», «чуждая советской общности».

– Действительно, возникают параллели с Афродитой Книдской Праксителя и его музой – гетерой Фриной, – подал реплику Лев Николаевич.

– Да, но будут и вертикали. Так вот, несоответствующую моральному облику скульптуру, слава Богу, не уничтожили, что по тем временам было делом обычным, а через год отправили подальше от столицы – в Ворошиловград, позже ставший Луганском. Там-то она и погибла во время войны. Сейчас её уменьшенная бронзовая копия есть в Третьяковской галерее, а где-то в Питере стоит гипсовая. Коротко скажу лишь, что спустя немного времени после ссылки статуи на Украину Шадр создаёт другой – более целомудренный – вариант, но и он забраковывается радетелями советской морали. Только скульптура другого автора – Ромуальда Иодко на эту тему, где физкультурницу нарядили в плавки и футболку, послужит моделью для тиражирования.