Дмитрий Сивков - #БабаМилосская. Наши: «Код да Винчи» и саги Толкиена

Петрио Вар уже почти забыл эти ощущения. Эх, если бы не амбиции его отца Азиния Вара… Патриций пожелал занять место магистра армии Аэция, фактически заправлявшего делами в Западной империи при императоре Валентиниане III. Амбиции… Родителя они привели на место казни у Эсквилинских ворот Рима. Глашатай во всеуслышание проорал зевакам приговор императора, утверждённый сенатом, обвиняющий патриция в государственной измене. Умолкнув, глашатай дал знак ликторам, один из них накрыл голову приговорённого куском материи, другой занёс над головой топор…

П е тро не видел казни отца, но столько раз был очевидцем этих кровавых зрелищ, что легко мог себе представить, как всё происходило. Сам он в это время уже был на пути в Грецию. Оставаться в столице, да и в стране было небезопасно, запросто – так, на всякий случай – могли отправить следом на отцом. Знание языков и образование без труда помогли Петрио, ставшему Петросом, найти место управляющего палаццо знатной гетеры, потом явились гунны… Оторвавшись от родной земли и покатившись по ухабам чужбины, римлянин уже не смог остановиться. Как перекати-поле. Эти сухие шары-стебли, гонимые ветром по степи, они видели, когда перетаскивали струги волоком с Танаиса на Ра.

Конечно, П е тро понимал, что может идеализировать своё прошлое, которым пришлось пожертвовать ради того, чтобы иметь будущее. А Тибр, скорее всего, покоит где-нибудь на дне родительские кости, ведь тела казненных государственных преступников не погребали, а просто бросали в реку. Но сейчас П е тро не хотелось думать об этом, он гнал эти мысли, как мошку. Так или иначе, Тибр рождал вполне конкретные воспоминания, а эта безымянная для них река – тревогу. Она истекала неизвестно откуда и вела в неизвестность, подтачивая понемногу в людях дух воинов, едва не покоривших Римскую империю. И только непоколебимая вера в их вождя, его прочную связь с духами и богами не позволяла унынию переродиться в сомнения. И видеть им недомогающего Чекура совсем ни к чему.

– Хотя вина ты не пьёшь и не держишь… А коров да пчёл разве в этих варварских землях сыщешь?! – закончил с отчаянием свою мысль латинянин и, уже вполголоса, чтобы слова не доносились до других, кто был с ними в струге, добавил. – Мало того, так ещё и к каменной бабе этой всё льнёшь, она остатки тепла из тебя забирает…

– Не ворчи, – оборвал его вождь, при этом тоже стараясь не повышать голоса. – Когда ты уже перестанешь говорить попусту, если не в силах ничего изменить. Если ещё не забыл, я сам варвар и это мои родные земли… Наверное… Ну, если и не эти, то те, куда мы плывём. Вы поэтому и проиграли нам, что много и без надобности говорили да вино своё пили. И ещё не забывай, что я горн и сам знаю, как хворь свести, если на то будет воля Вальги.

– Вот как! Ты уже возвёл её в ранг божества?. Прежде одни язычники звали её Афродитой, другие Венерой, но в обоих случаях она покровительствовала красоте и любви. Не самые почитаемые в нашей компании вещи. О чём молить станут угры эту …?

– Вальгу! Остальное в свой черёд узнаешь.

Вождь сделал паузу, давая понять, что тема исчерпана и не подлежит обсуждению. Он злился на себя за то, что не удержался и сказал П е тро лишнего. С другой стороны, выходило, что, кроме иноземца и иноверца, прижившегося и даже ставшего своим в их войске, и не с кем было поделиться задуманным без опаски, что пойдут пересуды.

– А если ты, пёс, ещё раз назовёшь её бабой, – заговорив вновь, вождь уже не таился, и его слова стали слышны ближайшим гребцам даже за скрипом уключин, – то я прикажу Хомче отрезать твой поганый язык. Мне спокойней будет, а твой бог Иесу тебя и без этого услышит. Верно? Руки-то тебе Хомча оставит, чтобы смог креститься. Верно, Хомча?

Услышав своё имя, одноглазый гигант на время перестал грести, несколько мгновений выжидал, не последует ли более конкретного приказа, а, не услышав его, снова налёг на весло. Он явно сожалел, что не удалось развлечься, отрезав чего-нибудь этому латинянину. Правда, настроения своего не выдал: подмигнул и улыбнулся П е тро, обнажив желтые, крупные, как у лошади, зубы. Но даже улыбка этого циклопообразного существа способна была нагнать икоту. Правда, за два года, что П е тро находился в войске Чекура, он уже попривык к виду главного его телохранителя и, тем не менее, невольно поёжился от такого проявления чувств. Спустя какое-то время, при смене гребцов, принимая из рук Хомчи лоснящуюся горячую рукоять весла, ещё раз встретился с его взглядом, и тот ещё раз подмигнул ему, но уже не как ускользнувшей жертве, а как равному. Впрочем, никаких иллюзий по этому поводу П е тро давно не питал. Не верь, не бойся, не проси – таким было главное негласное правило, которое позволяло жить достойно среди этих людей. Только поступки определяли их истинную сущность, расставляя по ступеням своеобразной иерархии, на пике которой незыблемой глыбой высился Чекур.

Вождь, отвязавшись от назойливой заботы бывшего римлянина, натянул до носа покрывало из соболиных шкур и постарался задремать. Но если блохи перестали одолевать – ценность этого меха заключалась не только и даже не столько в красоте и мягкости ворса, а в том, что его не выносили паразиты, то от мыслей так просто было не укрыться и не отгородиться. Правда, приняв решение идти выше по неизведанной реке, он словно отрубил все сомнения, и они его больше не терзали. Однако это было сродни тому, как он сумел отогнать волков от своего стада, но перед мошкой – мыслями о повседневных делах, роящимися в голове – чувствовал своё бессилие.

Каждый свой шаг, каждое своё действие необходимо было контролировать и вместе с тем постоянно чувствовать, как и чем дышит его племя. Теперь уже Чекур не сомневался в том, что Сельвуна – так реку называет местный народ, а себя – сельвинами – не приведёт их в родные края. Так что придётся не только зимовать на её берегах, но и обосноваться на них. Осталось лишь выбрать подходящее городище и разыграть действо явления и уграм и сельвинам новой богини Вальги. Она станет символом не только новой веры, но и мощной, доселе не виданной в этих краях общности людей, подчинённых одному Божеству и одному человеку.

Именно поэтому нельзя было давать своим воинам почувствовать равнодушие к происходящему, что без боевых стычек сделать весьма непросто. Вот и сейчас вместо того, чтобы просто отмахнуться от П е тро с его врачеванием, он столкнул его с Хомчей. Можно было не сомневаться, что те в свою очередь момент напряжённости передадут ещё кому-то.

Молока бы он сейчас действительно выпил. Тут латинянин прав – согретое, да ещё с мёдом, оно определённо пошло бы на пользу. При мыслях о молоке Чекур потеплел душой, приятные воспоминания стали проникать через лёгкую зыбь одолевающей его дремоты. Ещё бы им не греть душ, ведь сам великий Аттила нарёк его Молочным горном.