Дмитрий Сивков - #БабаМилосская. Наши: «Код да Винчи» и саги Толкиена

Чекур не был шаманом в обычном понимании этого слова. Скажем, за самим камланием вождя угров было не застать. Что касается шаманского перепляса у ямы с молоком, ставшей целительной купелью для тех, кого ранило отравленное оружие армориканцев, то он устроил его в основном для Аттилы и его свиты. Они бы все здорово разочаровались, если бы вдруг выяснилось, что нейтрализовало яд банальное купание в обычном молоке.

Вождя также никому не доводилось видеть подле тяжёло больного. Там шаман обычно сначала неподвижно сидел, смотря прямо перед собой невидящими глазами, что-то тихо напевал и слегка постукивал в бубен. Потом, с укреплением песни, у него появлялся блеск в глазах, камлающий вставал на ноги и пускался в пляс, всё более энергичный… Всё быстрей и быстрей движения, все громче и напористей песня, все чаще удары в бубен… всё шире развевается бахрома на ритуальном облаченье… в конце концов он падает в изнеможении на землю. Эти внешне эффектные приёмы вождь угров игнорировал, у него даже не было шаманского костюма, называемого кам , от чего, собственно, и пошло слово «камлать», что значит – «шаманить». Но попробовал бы кто-нибудь усомниться в силе Молочного горна?!

Между тем, без кама нельзя было себе представить общения с духами. Каждая деталь шаманского облачения имела своё назначение. Так, ниспадающая на глаза бахрома шапки символизировала отстранение от обыденного мира, открывала «третий глаз», защищала лицо от комьев грязи, швыряемых злыми духами, а вот бахрома на самом одеянии обозначала их пути и тропы. Острым шипом на шаманской шапке можно разбивать ледовые облака при стремительном подъеме в Верхний мир, обувь помогала не увязнуть на раскисшей дороге Нижнего мира, посох – удержаться на льду рек и озёр, а привязанный к спине повод – вернуться из полёта.

К тому же, облачаясь в костюм, шаман перевоплощался в различных животных, помогающих ему общаться с духами. Эти помощники изображались на подвесках костюма. Присутствовали здесь и образы мифологических оленя, медведя и птицы. Первые два изображали миф о небесной охоте: с востока на запад гонится медведь за Солнцем-оленем и настигает его, но символизирующий Верхний мир олень, погибая, затем воскресает вновь. Птица – тоже символ Верхнего мира, на ней можно путешествовать и в Нижний мир. А бубен! Ударами в него шаман будит мир духов, этот же обтянутый кожей медведя деревянный обод выполняет роль ездового животного, на котором совершаются, казалось бы, немыслимые путешествия. У Чекура же из всех предметов шаманского арсенала было только бронзовое зеркало, доставшееся ему вместе с чародейским даром от бабки Карьи. Говорили, что, заглянув в него, он мог видеть будущее. Остальные атрибуты ему были без надобности. И без них вождь-шаман при необходимости мог войти в транс быстрее, чем закипит самый малый котёл на большом огне. Столь сверхъестественные способности не просто были ему дарованы свыше, но и сформировались чередой испытаний, каждое из которых для сына вождя могло закончиться смертью.

Шаманский дар, как правило, переходил через поколение – от деда к внуку. Считалось, что духи сами избирают будущего шамана: если ребенок рождался в материнском платке (так называли угры околоплодную оболочку) или же в его поведении или внешности было что-то необычное, это воспринималось как соответствующий знак. В случае с Чекуром наследство он получил от единственной в народе угров шаманки. Ни до неё, ни после среди ведунов и знахарей женщин не бывало. Случилось это по какому-то недосмотру (подробностей никто уже не знал или не хотел помнить), но без особой воли богов тут не обошлось, а потому чары Карьи соплеменники чтили особо.

Мало того, она была матерью Савала – вождя угров. Того, помимо обычных для главы племени забот, одолевала ещё одна – рождение прямого наследника. Когда его жена Мирда беременела, он приносил Нга в жертву самых упитанных овец и самых надёжных псов, моля отвести участь шамана от будущего ребёнка. Первые три были девочками, ничем не отличимыми от других новорождённых угров – раскосоглазыми, смуглыми, с чёрненькими волосами. Да и пометь боги одну из них (да хоть всех), Савал не особо бы огорчился: раз кровь шаманская должна проявиться через поколение, то пусть уж на девчонке, раз мать его сделала такой почин. А в сыне он видел исключительно того, кто сможет стать настоящим вождём, воином, одинаково надёжным и в мире и на войне, без оглядки на духов, обычно более благосклонных к тем, кто и сам обладает боевым духом и может заразить им других

Приведение воинов в возвышенно-агрессивный тонус и поддержание его во время боевых действий считалось одним из главных умений вождя. Самому ему, в силу унаследованных свойств характера и стиля воспитания, надлежало обладать способностью незамедлительно приходить в соответствующее настроение. Потому его обычным занятием в мирное время с самых малых лет были охота, различные состязания и военные игры, для которых оборудовались специальные площадки рядом с городищем. Богатырские забавы включали конные состязания, стрельбу из лука, метание копья, борьбу на поясах, бег наперегонки, метание каменных глыб ногами. Натренированный таким образом способен был увернуться от летящей в него стрелы, услышав лишь звук спущенной тетивы.

Меченый же ребёнок для этой роли не годился. Его одолевала шаманская болезнь, длившаяся до семи лет. Какое уж тут богатырское воспитание и соответствующие занятия, когда с больным шаманизмом дитём случались нервные припадки, судороги, обмороки, его одолевали ночные кошмары?! Таким образом происходило похищение души будущего шамана, ее перерождение. К тому же избранного духами ждало многолетнее испытание, во время которого он в глазах простых смертных терял рассудок. Так воспринималось путешествие будущего жреца в сопровождении духа-помощника по дорогам Верхнего и Нижнего миров, посещение великих божеств и получение от них чудесных даров.

Но именно благодаря этим подношениям позже происходило обращение к божествам-дарителям с просьбами. Это были атрибуты, по которым проходило определение: свой – чужой . Во время подобного искуса духи-кузнецы выковывали будущему шаману кости и сердце, наделяли «третьим глазом», открывающим невидимое простыми соплеменниками, закаляли голос для произношения заклинаний, делали чутким слух. И каждый полученный дар находил впоследствии свое символическое отображение в костюме для камлания. Кам порой весил не меньше, чем хорошие доспехи, и шаману был, бесспорно, необходим. Только вот вождю больше нужны кольчуга и латы, и не для одной красы – в них пристало ещё и легко двигаться, совершать такие увёртки и прыжки, по сравнению с которыми камлание могло показаться детскими плясками вокруг снежной бабы на фоне свадебных обрядовых танцев.