Иван Петров - Балашихинское шоссе

Легкая дымка тумана окутывала безлюдные улицы. Через полчаса переулками доехали до морга. Дежурный узнал женщин, вероятно, с ним обговорили заранее столь ранний приезд.

Ленька разбудил заснувшего на заднем сиденье Володю.

– Пойдём, – тихо сказал он, – Гроб притащим.

Утренний холод прогнал сон. Когда все вновь залезли в автобус, Рева, как и договаривались, сел за руль. В церковь ехали молча. В Никольское приехали в начале восьмого. Батюшка уже был на месте. Но отпевать начал только после службы, которая длилась часа полтора.

Во время заупокойной Володя стоял в сторонке чуть сзади. Ленька остался в автобусе и, вероятно, спал. Вполуха Рева слушал молитвы священника, которые читались вполголоса, и были ему непонятны. Он не помнил, когда был в церкви в последний раз. Наверное, это было давно, в детстве. В памяти всплыл образ покойной матери. Ее не отпевали. А со времени похорон на ее могиле он и был то всего пару раз. «Вот каков ее единственный сын! – подумалось ему. – Но что ей теперь до моих посещений?» Хождение на кладбища казались ему какими-то старыми предрассудками ворчливых и вечно недовольных бабок. Они и ходили туда, наверно, только чтоб поглазеть друг на друга. По его мнению, многими из них двигала скорее не память к усопшим, а некая привычка, ритуальная обязанность навестить «почивших» родственников по праздникам лишь потому, что все так делали, и это было правильно, а почему и зачем – не их ума дело! А в то же самое время многие живые родственники оставались без внимания и участия с их стороны, хотя возможно и не всегда нуждались в нем. Обычно люди начинают вызывать жалость и сочувствие, когда они уже умерли, и это сочувствие им уже ни к чему. А пока были живы, терпели к себе совсем другое отношение. Сами ведь помрете когда-нибудь, старые лицемерки!

Его мысли прервал всхлип молодой девушки. «Вот ее, правда, жаль, – подумал Рева. – И паренька. Молодой ведь ещё, двадцати нет, наверно!» Это как-то не укладывалось в его голове. Ведь у него все только начиналось! Студент, будущий геолог! Впереди еще столько дорог, блестящих перспектив! И все в один миг рухнуло. Как будто затоптан на клумбе едва распустившийся бутон красивого цветка. А если б не он, лежать бы ему на этом месте! Почему же он, без семьи и образования, без особых перспектив остался жив?

Глаза его увлажнились и, дабы не выдать невольной слезы, Володя вышел на улицу и сел на скамейку. Достал сигарету по привычке.

– А вот курить здесь негоже, Володя, – вдруг раздался рядом чей-то голос.

Рева поднял голову и в недоумении разглядывал откуда-то возникшего старичка в подряснике. Лицо его было ему незнакомо. Поэтому еще удивительнее было то, что тот назвал Володю по имени.

Маленький старичок с редеющей седой бородкой и каким-то глубоким проникновенным взглядом добрых карих глаз понимающе покачал головой:

– Конечно, не помнишь меня. Я – отец Афанасий. Фамилия – Синицын. Родителей твоих знавал я. А тебя – еще вот таким мальцом. Но и подростка уже помню, встречались. Отец-то как?

Рева опустил голову, не зная, что ответить.

– По-разному, – едва вымолвил он и закашлялся, будто поперхнулся.

Отец Афанасий присел рядом.

– Кашляет, да, болен, – озабоченно произнес он. – Ну, а ты?

Володя пожал плечами.

– Да, тоже по всякому, – со вздохом сказал Рева, – пока не кашляю.

Володину шутку тот, казалось, не расслышал или не понял.

– Каждый несёт свой крест, – смиренно склонил он голову.

Он показался Реве каким-то маленьким добрым беззащитным гномом. И тотчас ему стало жалко его, и совестно за свою шутку.

– Отец Афанасий, а зачем мертвых отпевают? – спросил Рева.

– Ну, как же? Просят Бога, чтобы он принял душу почившего.

– А дальше что?

– Суд Божий.

– То ли рай, то ли ад?

– Да, Володя.

– А если человек хороший был?

– Каждому по делам и по вере его воздастся.

– И ему говорят: «Мир тебе. Спи спокойно! Так?»

– Да, люди так говорят.

– Зачем?

Старик грустно улыбнулся, заметив непонимание собеседника:

– Ну, вот спишь ты, к примеру, и видишь сон приятный, красивый. Тебе хорошо так, спокойно, умиротворённо. И если разбудят тебя ото сна этого, с сожалением просыпаешься от того, что прервался сон этот твой. А если видишь кошмары ужасные, один другого хуже, ворочаешься, мучаешься, а проснуться не можешь. И пробуждение тебе, как избавление приходит от них. Так ведь примерно и здесь, только уже сон твой – вечный, а кошмар или покой – постоянные, и невероятно более ощутимые, нежели временные.

– Но ведь мертвецы не спят. И снов никаких не видят!

– Почём ты знаешь, Володя?

– Ну, не знаю. Учёные выяснили. Наверно.

– Учёные-учёные, – покачал головой отец Афанасий. – Когда-то все учёные уверены были, что земля вся на трёх китах зиждется 44 44 «Зиждется» – основывается, стоит. . А потом были уверены, что вокруг неё солнце крутится.

– По-вашему выходит, что они и сейчас неправильно думают?

– Нет, я говорю не о земле конкретно, а о переменчивости взглядов в науке. Вот сделал кто-то открытие, и бывшие ранее теории уже под сомнение подпадают, а то и отметаются вовсе.

– Что ж теперь, и не верить?

– Верь, но верь разумно. Люди не видели, как земля на китах покоится. Но поверили учёным. Сказали учёные, что снов не видят усопшие – снова поверили на слово. А в Слово Божие не верят. А вера в Бога была неизменна. В церкви ничего не поменялось. Потому, что Истина неизменна.

– Скажите, отец, – вздохнув, произнес Володя, – как же так получается: вот был парень хороший, учился, стремился, радовался, надеялся и жить бы ему, да не тужить, а тут какая-то сволочь оборвала его жизнь!? Вот так, в один момент: раз – и нет человека! Почему? Разве это справедливо?

– Знаешь, – произнес отец Афанасий, понурив голову, – когда я был моложе, я не раз задавался вопросом: почему Господь подчас забирает лучших из нас? Самых любимых, самых добрых, отзывчивых, сердечных, милостивых? И даже младенцев!? Уж казалось бы: они-то в чём виноваты?

Он замолчал.

– И почему? – спросил Рева, не оборачиваясь.

– Мы считаем смерть страшным и неизбежным концом нашего существования. Люди всегда думали, что осуждая человека на казнь, отнимают у него самое главное. И все это по нашему маловерию и нашей ничтожности. Но Бог милостив. Он победил смерть. И в жизнь вечную, в вечную радость и блаженство забирает подчас лучших из нас раньше конца их земного срока. Как самых любимых и самых достойных.

– Но ведь все в итоге умирают, – усмехнулся Володя, – и хорошие, и плохие, и старые, и молодые. Все.

– Дело не в том, что все умирают, а в том, куда попадают. Я видел, как некоторые отходят тихо и мирно, почти незаметно. Легкий выдох и всё. А иные терзаются в агонии не один час, а бывает и не один день. Испытывают такие муки, что и не описать словами. Почему так? Не каждого Бог готов сразу принять. Принимает, в итоге всех, но участь их – различна. Мы выбираем здесь эту участь. Сами.