Иван Петров - Балашихинское шоссе

– Да кто его знает? Может, уйти боится. Отец её, с ними живёт, старый и больной. Куда с ним? Двое мальцов у ней, вот уж нелёгкая им досталась!

Тётка, услышавшая разговор подошла к ним.

– Да что там? – бойко воскликнула она, не скрывая возмущения. – Ночью, иной раз выгонит её из дома по пьяни вместе с детьми. А бывает, и сама с ними бежит из квартиры к соседям, боится, как бы всех не зарезал. Да, точно говорю: он, если что не так – сразу за нож хватается. Топор она от него уж спрятала. В ванной запиралась, а он дверь рубил. Милицию вызывали, так он при них тихий, мол, не было ничего, напраслину наводят, а выпить никому не возбраняется! Она с детьми молчит. Страшится, что он ещё пуще потом взбесится.

– А не чокнулся ли он, в самом деле, раз уж детей не жалеет? – поинтересовался Рева.

– И то верно! – оживился тётка. – Горячка у него! Видано ли, квартиру свою поджигать? А то залезет на стол, зажжёт бумагу, скомканную колбасой, и орёт: «Гори, гори, моя звезда!». А потом бросает её в потолок. Раздевается догола и бегает по квартире! Срам-то какой!

– А ещё, – добавила она тише, – он по ночам по улице голым бегает!

Тётка хихикнула.

– Ну, это уж брехня! – важно сказал мужичок.

– Я вам правду говорю! – воскликнула она сердито и тотчас стала серьёзной.

В этот момент они увидели ту женщину, но уже без детей, которая торопливо вернулась в свой подъезд, стараясь не смотреть на присутствующих.

– Это она из-за отца, – сказал мужик. – Боится, Витька тестя прибьёт. Тот и так уж в синяках.

Когда люди видят вопиющее безобразие, будь то драка или кража кошелька в автобусе, они, прежде всего, спешат оградить от него себя. Чувство самосохранения преобладает у многих над чувством коллективизма. Они, конечно, возмущаются, торопятся поделиться друг с другом эмоциями, словно ограждают себя этим от неприятностей. Но в минуты опасности прячут глаза, стараются скрыться или, по меньшей мере, наблюдать со стороны и не ввязываться в конфликт. Причём, многие понимают, коснись беда их самих, и они окажутся в одиночестве, и будут просить о помощи окружающих, видя лишь сочувствующие лица. В глубине души каждый негодует и жаждет справедливости, но кто же осмелится за неё бороться? Вот и оглядываются по сторонам: может, кто-то рискнёт?

Из окна раздался грохот и чей-то крик.

– Вот, опять началось!

Володя покачал головой: «Они стоят и смотрят! Вот ведь зрелище! А потом обсуждают, другим рассказывают. Бабе и так тошно! На глаза людям показаться стыдно, а помочь и некому! Зато, какие пересуды 55 55 Пересуды – обсуждения, сплетни. !»

Он направился в подъезд. Мужичок с тёткой остались стоять в ожидании того, что произойдёт дальше. Заинтригованные решительным видом молодого незнакомца, они с интересом смотрели на разворачивающийся перед ними спектакль. Завтра будет, о чём поговорить!

Володя поднялся на второй этаж и постучал в дверь квартиры.

– Кто там? – спросил женский голос.

– Милиция!

После некоторого замешательства дверь отворилась. На пороге стояла та самая женщина.

– Народная дружина. Что тут у вас происходит? – грозно спросил он. – Откуда такой шум и крики? Почему нарушаете спокойствие!

Воздействовать на неё таким образом не было нужды. И без того запуганная, она отошла в сторону, пропуская вперёд Володю. Он вошёл в коридор с пожелтевшими, исцарапанными и, местами оторванными, обоями на стенах. На кухне горел свет, и он направился прямо туда. Перед ним предстал до того убогий вид обстановки, что он ужаснулся, насколько грязно и бедно живут эти люди! Ржавый капающий кран в мойке торчал прямо из кирпичной кладки в стене! Штукатурка там осыпалась. Плита вся замаслена, засалена непонятно чем. Что-то, похожее на тумбочку, покосившись, стояло под тяжестью немытых кастрюль и сковородок вперемешку с банками с закваской. На полу в углу валяются детские игрушки, грязное одеяло и железная кружка. Потолок местами почернел от огня. И в этих условиях растут дети! У него в коммуналке намного чище и приятней!

Но все эти мысли мимоходом пронеслись у него в голове. Посреди кухни, прямо на полу он увидел пьяного мужика в грязных тёмно-синих трико и майке. Тот лежал с закрытыми глазами и, кажется, спал. В руке он ещё держал пустой стакан, который выпал из ослабленных пальцев и закатился под стол. От этого звука он очнулся, его ввалившиеся глаза лишь едва приоткрылись, и он сделал попытку привстать, но силы оставили его и почтенный Витёк, издав какое-то мыканье, вновь уронил голову на пол.

Володя с минуту стоял и смотрел на него. Мужик был худощав и узкоплеч. Волосы бледно-русого цвета беспорядочными прядями торчали во все стороны. Лицо было худым и небритым. Нижняя челюсть выдавалась вперёд.

– М-да, – сказал Рева, сморщив нос от запаха перегара, смешанного с вонью от давно немытого тела.

Он повернулся к тихо стоявшей в уголке женщине. Она теперь показалась ему ещё ниже ростом, чем на улице. Одета она была в поношенный зеленоватого цвета халат и накинутую сверху кофточку из объеденной молью тёмно-серой шерсти.

– И часто такое происходит? – спросил Володя.

Она молчала, прижавшись к дверному косяку, и тихо вытирала платком нос. Рева даже толком не видел её лица из-за спадавшей сверху копны волос.

– А на улицу он выбегает в таком состоянии?

Женщина неразборчиво пробормотала что-то, всхлипнула и, присев в уголке на стул, уткнувшись лицом в руки, тихо заплакала. Володе стало жаль её. В то же время он не знал, как помочь ей. Ему было неприятно, и он поспешил уйти, чтобы не стоять над душой у горемыки. Сейчас для него даже не имело значения, тот ли это был негодяй, что приставал к Инне, или нет. Теперь Рева сомневался, что алкоголик, пусть даже допившийся до белой горячки, бегал и терроризировал запоздалых женщин видом своих гениталий. Возможно, это делал какой-нибудь маньяк, который вряд ли слыл буяном и пьяницей на людях. Скорее, он был тихоней, придурковатым на вид, человеком незаметным и молчаливым. Вероятно, он разговаривает сам с собой, имеет безобидный вид, и его никто всерьёз не воспринимает, потому что с головой у него не всё в порядке.

Но алкаш, в мыслях Володи, был едва ли не хуже этого маньяка, который, к счастью, пока никого не изнасиловал и не убил. Пьяница ежедневно скандалил и бил своих домочадцев. Дети, лишённые нормального отца, зачастую лишались самого необходимого – еды и крова. Что впоследствии может получиться из них в будущем, если в детстве, кроме побоев и постоянного страха, они ничего не видели? Они могут пройти школу суровых законов уличной жизни, стать нормальными людьми, пусть даже с горьким опытом, или ожесточившимися преступниками. А могут, и вырасти теми самыми тихонями, которые лазят ночью по подворотням, вымещая засевший с детства глубоко в подсознании страх и агрессию на беспечных прохожих. И если кого-то не убьют, то это будет, скорее, исключением из правила, чем правилом.