Людмила Прошак - И посетителя посетила смерть. Книга II. Другая чаша

И всё бы ничего, если бы монах не спешил на ушкуй! Отто едва не застонал. Как бывалый моряк, он был убежден, что небесные лоцманы приносят несчастье. Ещё большей бедой на корабле может стать только присутствие женщин. К счастью, монаха приняли на второй ушкуй. Увидев, как Власий окидывает взглядом команду, Отто поспешил на судно. Но стоило ему ступить на палубу, как он увидел женщину.

1

Московское великое княжество,

за два дня водного пути до Перми,

в устье Вычегды,

в год 6918 месяца страдника в 20-й день,

утреня

Зарубки на прошлом. Взгляд зверя

Река витиеватой дорогой вела ушкуи вглубь пармы. Сгустившееся в непроглядных дебрях безмолвие с прожорливостью большеротой рыбы проглатывало и всплеск волны, и краткий возглас, и внезапный удар о борт вынырнувшего из воды сухорукого чёрного дерева.

– Что за река? – Кирилл проводил взглядом цеплявшуюся за корму ветвь.

– Знамо дело – Вычегда! Кому ж тут ещё быть…

Кирилл, уставившись на воду отсутствующим взглядом, начал перебирать в памяти путеводительство Епифания. « Одна река, ей имя Вымь, обходя всю землю Пермскую, впадает в Вычегду. Другая река, именем Вычегда, исходя из земли Пермской и шествуя к северной стороне, своим устьем впадает в Двину ниже города Устюга на четырнадцать поприщ. Третья же река, нарицаемая Вятка, течёт в другую сторону Перми и впадает в Каму. Четвёртая же река и есть Кама, обходящая и проходящая сквозь всю землю Пермскую, по ней многие народы и племена живут; река эта, устремляясь прямо к югу, своим устьем впадает в Волгу поблизости от города, называемого Болгар. Незнаемо как, но из одной стороны вытекают две реки, Вычегда и Кама, воды одной текут к северу, а другой к югу. Для всякого, желающего отправиться в Пермскую землю, удобен путь от города Устюга рекой Вычегдой вверх, пока она не войдет в самую Пермь…» CXXIII

– Мы плывем на север? – решил проверить точность сведений.

– Да не на юг же, встречь солнцу.

На переднем ушкуе убрали парус, приглядываясь к высокому лесистому берегу: подмытый рекой холм ощетинился хитросплетеньем корней.

– Здесь нам не пристать, – покачал головой один.

– Так ведь и дальше не лучше, – откликнулся другой.

В подтверждение их слов ушкуй со скрипом вполз на мель и замер.

– Что там у вас? – окликнули с соседнего ушкуя.

«У вас!.. У вас!.. У вас!..» – подхватило эхо, притаившееся в верхушках елей.

– Сели на мель!

«Ель!.. Ель!.. Ель!..» – уточнило причину эхо и затихло, укрывшись мохнатой зелёной лапой.

– Вот здесь ничего себе, твёрдое, – поругиваясь, свесились за борт, промеряя вёслами дно и, скидывая рубахи и порты, по одному полезли за борт.

– Не толпитесь, черти! Ушкуй потопите!

– И то лучше, чем с мели его стаскивать! Аа-а! Зарраза-а! – пустомеля получил тычок в спину.

Взбаламученная голыми телами река приняла их с прохладцей.

– Ничего себе лето! Как лёд вода!

«Да!.. Да!.. Да!..» – подтвердило, посмеиваясь, эхо.

Кирилл, помедлив, снял пояс и уж наклонился, чтобы стащить с себя рясу, но его остановил Иван Кочерин:

– Погоди, отче! Это их работа! Они за тебя утреню служить не станут!

Ушкуй, вволю поупорствовав, медленно поддался и уже через мгновение как ни в чем не бывало закачался на речной глади.

– Бечёвку давай! – закричали из воды.

«Ай!.. Ай!.. Ай!..» – завопило эхо, проскакав по верхушкам елей.

Свесившись за борт, Иван с Кириллом принялись помогать ушкуйникам взбираться на судно. Вскоре палуба наполнилась посиневшими от холода людьми. Приплясывая на ходу, каждый пытался как можно скорее натянуть на себя одежду.

– Куда цапаешь?! Это моя рубашка!

– Да на уж, на! А порты мои кто взял?!

Власий озадаченно поскрёб в затылке:

– А ведь неспроста они сели на мель! Хошь не хошь, а к берегу пристать надобно.. Суши весла!

Первый ушкуй, лавируя среди препон, известных одному Власию, уверенно подкрадывался к берегу, в песчаном чреве которого змеиным клубком сплелись корни деревьев. Судёнышко рыскало вокруг, пока якорь не упрочился на дне.

– А мы? Нам куда деваться? – закричали со второго ушкуя.

– К нашей корме чальтесь!

Кирилл полез через борт следом за другими на соседний ушкуй, а оттуда уже по хлипким сходням – на землю. Власий шёл, не оглядываясь. Почти вровень с ним шагала Анка, ловко перехватывая у него из руки ветви. Ушкуйники, топоча, ломанулись следом.

– Куда все?

Иван сконфуженно махнул рукой и пропал в дебрях. Лохматая ель, за которой скрылся Кочерин, сокрушенно покачав лапами, замерла. И в этот самый миг Кирилл почувствовал на себе взгляд..

Разбуженный криками, Пашутка подхватился с мехового ложа, каким служила ему вытертая малица CXXIV. Увидел ушкуй – обмяк, словно некто невидимый схватил его всесильной рукой и зашвырнул в реку времени, бурно бегущую вспять.

2

Воспоминания

пошлого купца Павла Васильевича Дуркуя

о событиях 6893 года

Раздался треск, рухнула мачта, хлынули ливнем стрелы… Выросший на Волхове, я умел отменно плавать, поэтому как только на ушкуйников напали, то тут же решил щучонком юркнуть в воду, но поскользнулся и едва не упал на растянувшегося на палубе отца Иоанна. Батюшка лежал, в ужасе прикрыв руками голову, а на него капала кровь.

И вот тут я увидел Бориску, навалившегося на вывернутое из уключины весло. Он был ранен, но жив.

В голове набатом ударили слова молодого ушкуйника, высказанные им в запале час назад: «Батя сказывал, что ему его дед говорил, будто Золотая баба где-то тут неподалеку, за Железными Вратами Вычегды. Он там, где был, затесы на деревьях оставил с метками особыми». Отец от деда узнал и сыну передал! Я подхватил под мышки обмякшего Бориску и перевалил за борт. Ежели что, скажу – спасал…

3

Московское великое княжество,

р. Клязьма, Троицкий монастырь,

в год 6918 месяца страдника в 20-й день,

первый час

Предавший раз, предаст и во второй? Любовь не хоронят. Тягостность неведения

Епифаний, усадив нежданных гостей, примостился на узкой лавке напротив, как грузный ворон на ветке. Едва сел – Зосима вскочил, скуфейку в кулаке смял и зачастил покаянной речью, которую уже едва не выучил наизусть: мол, умом худ, душой слаб, потому оказался втянут в охоту на Епифания…

Книжник слушал, не перебивая, и чувствовал то же, что и сам Зосима, – говорит, как по заученному. Андроник смотрел на происходящее отрешённым взглядом. В считанных десятках верст лежала Москва, где покоилась его Любушка. Похоронив любимую, он не похоронил любовь к ней. И спустя четверть века она по-прежнему жива в нем.

Зосима умолк…

– Что скажешь, отец Епифаний? – нарушил тишину Андроник.