Геннадий Прашкевич - Подножье тьмы

Тоже сильная песня, подумал Шурик. Народ такое быстро запоет. Народ любит простые вещи.

– Глиняный век. Мамася, папася, – Врач с удовольствием озирался. – Погуще нажимайте на мещерявый мешуй. Здесь всегда так пусто? Только днем? Конечно, ночью свободней дышится. Вообще, нет ничего скучней времен покоя. Остроту жизни придает смута.

– Чепуха, – ответил грубо Роальд. – Смута притупляет чувства. Хорошая смута отупляет. Затянувшаяся смута делает человека идиотом. И насчет глиняного века ты не прав. Скорее, чугунный. Полистай уголовную хронику. Девяносто процентов бытовых преступлений происходит на кухне. Чугунная сковорода – главный калибр в наборе бытового оружия.

И хмыкнул, недоброжелательно разглядывая двинувшегося в их сторону официанта:

– Вот тебе типичный пример времен смуты. Это существо совсем недавно занималось общественно полезным делом. Оно работал в каком-нибудь КБ. Оно чертило какие-то схемы, что-то придумывало, может, даже полезное. А теперь, во времена смуты, оно разносит пиво и закуски. Почуяв смуту, это существо нырнуло прямо в омут. Если его не съедят хищниками, оно само скоро станет хищником.

– Все больны, всех лечить надо, – согласился Врач.

– Это вы мне? – удивился плечистый официант, останавливаясь за плечом Роальда и оглядывая Врача влажными нагловатыми глазами.

– Если вы не исключение.

Все с интересом уставились на официанта.

Официант нервно повел плечом. Сим-Си м, откройся…Возражать он не решался. Он еще не понял возможности клиентов. Он пытался анализировать, это было видно по его улыбающемуся, но несколько напряженному лицу. Сим-сим, отдайся… Оценив, наконец, возможности клиентов, официант ухмыльнулся:

– Клиент всегда прав.

– Будютька… мамудя… – восхищенно прошептал Врач, уставясь на замершего официанта влажными темными глазами. – Меж глыб эфира… И юрких птиц оркестр по стеклам неба… Как шулугун… Будютька… В ревущий чор… В хупайской ванне…

– Клиент всегда прав, – смутно тоскуя повторил официант.

– Как рококовый рококуй… – Врач не мог остановиться. – Сошлися черное шоссе с асфальтом неба… Какого черта?…

Официант вздрогнул.

– Какого черта? – повторил Врач, с восхищением прислушиваясь к вновь загремевшему в колонках Сим-симу. – Кто этот Сим-Сим? Араб? Почему он должен отдаться? Он представляет половые нацменшинства?

– Клиент всегда прав, – в третий раз повторил официант. – Они, Сим-Сим, торжествуют свободу. – Вряд ли официант понимал смысл собственных слов. Впрочем, смысла в них никто и не иск ал. Сим-Сим звучало ничем не хуже рококового рококуя или будютьки. – Они, Сим-Сим, выбирают свободу. Она уже рядом.

– Поздравляю, – обрадовался Врач. – Берите кузовом! Закусывайте зеленой пяточкой морского водоглаза!..

Официант слинял.

– Совсем больной, – важно сказал Врач, проводив официанта взглядом. – Но толк из него будет. Он попытается нас обуть процентов на сорок.

– На все пятьдесят, – хмыкнул Роальд. – Такие быстро входят во вкус. Через некоторое время он перестанет приносить домой те деньги, что приносит сейчас. У него появится левая квартира. левая машина, левая женщина.

И вдруг сам спросил:

– Он, правда, так плох?

– Еще хуже, чем ты думаешь, – важно кивнул Врач.

– Кстати о больных, – грубо сказал Роальд, заглушая Сим-Сима. – Как-то прошлой осенью сижу в конторе. На улице дождь, у меня насморк, батарея течет. Битва народов, кровь и склоки. Все гнусно и серо, так иногда бывает. Сижу и думаю – надо пойти домой и лечь в постель, завалив полный стакан перцовки. Вдруг звонок. Беру трубку. Слышу: «Это бюро?» – «Ага, – говорю. – Похоронное». – «Вы шутите?» – Я говорю: – «Ага.» – «Значит, – радуется голос в трубке, – это бюро!» – «Ага», – говорю я. – «Сыскное?» – «Ага.» – «Частное?» – «Ага». – «Вас-то нам и надо!». – «А сколько вас?» – спрашиваю. – «Мужчина и женщина.» – «Это значит двое?» – Мне отвечают: – «Ага». – «Чего хотите?» – «Срочно увидеть вас.» – «Если речь только об этом, – говорю, – то вчера в „Вечерке“ была моя фотография. Не думаю, что газету уже раскупили.» – «Нам нужно видеть вас лично!» – «Я не могу. Мне плохо.» – «Ага! – обрадовались на том конце провода. – Прижало вас, наконец!» – «Ага, – говорю, – прижало.» – «Сильно прижало?» – переспрашивают. – «Сильно, – говорю. – Сам такого не ожидал», – и шмыгаю мокрым носом. – «Ну так вот, – говорят мне торжествующе. – Не стоит отчаиваться. Мы знаем, что надо делать. От нашего разговора зависят десятки судеб». – «А, может, завтра встретимся? Когда речь о десятках судеб, надо хорошо подготовиться к разговору». – «Завтра будет поздно. В таких делах важна каждая секунда.» – «Но я плохо чувствую себя». – «Еще бы! – отвечают. – С чего бы вам хорошо себя чувствовать? Что вы сделали для того, чтобы чувствовать себя хорошо? Мы поднимаемся!» И повесили трубку.

Роальд изумленно моргнул:

– Я подняться не успел, стучат. Впускаю, шмыгаю носом. Два разнополых существа. И у нее, и у него торсы мощные, ноги коротенькие. Синдром Марфана явно их не коснулся, обошел стороной. Крепкие такие здоровячки. Сели на диван, ноги до полу не достают. Сидят, болтают ногами, темные глазенки поблескивают, руками, как дети, сцепились. Я говорю: «Пять минут, ни минуты больше. Сразу выкладывайте все, что знаете. Если речь о судьбе города, пяти минут должно хватить. Известно ведь, чем крупней проблема, тем проще ее решение». Ну, то существо, которое самец, говорит значительно: «Вы правда так думаете?» – Я говорю: – «Конечно.» – Тогда они переглянулись и, ухнув, как в воду прыгнули: – «Вот, дескать, мы вас искали. Именно вас искали. Нам говорили именно про вас, мы и решили искать вас. И нашли! – А глазенки у них при этом блестят, как зимние звезды в сильный мороз. Нехорошо блестят, я это сразу увидел. – Мы никуда не хотели идти, ни в органы, ни в милицию. Мы когда про вас услыхали, сразу поняли – именно вы нам нужны. Вы и ваше бюро. Все вместе. Вот и пришли к вам.» – «А где это вам про меня говорили?» – «На барахолке. Два кавказца вас сильно ругали.»

Роальд перевел дыхание.

– И начали они излагать дело. Самец одно слово скажет, самка – другое. Руки сплели, друг на друга смотрят, глазами блещут – контролируют друг друга. Так получается, объясняют, что в самом центре двухмиллионного города стали пропадать однокомнатные квартиры. Так они выразились. Я поправил. Наверное, поправил, не квартиры, а жильцы этих квартир. Им, по-видимому. такое в голову не приходило, но, подумав, они со мной согласились. Ага, говорят. Не зря мы именно к вам пришли. Вы смысл слов с ходу сечете! И так далее. Как только, объясняют, одинокий несемейный человек покупает в центре однокомнатную квартиру, так в одночасье – раз! – нет этого человека. Исчез, испарился. Присоединился к молчаливому большинству. А на его законном месте суетятся совсем другие, весело делят не принадлежащее им имущество. Уже сто пятнадцать таких квартир, то есть, в точном пересчете, сто пятнадцать исчезнувших душ! Объяснив такое, – сказал Роальд, – нежданные гости снова крепко сплели руки и начали болтать свешивающимися с дивана ножками. Ох, дескать, срочно надо спасать людей!