Николай Спасский - Проклятие Гоголя

– Дядя Серджо, ну не обижайся. Дай хотя бы намек. Что это были за документы, что в них говорилось?

Франкини совсем съежился и осел.

Марианна обернула к друзьям отчаявшееся лицо.

– Как быть?

Евгении хотелось уберечь вновь обретенное доверие Гремина. Она слегка тронула его локтем.

– Время не бесконечно. Судя по физиономии этого держиморды, у нас еще от силы полчаса. Полагаю, нужно вступать тебе.

Гремин слегка расправил плечи.

– Девушки, дайте я сяду рядом с графом. Нам так будет удобнее.

Тот молча, с затаенным ужасом повел глазами на Гремина.

– Граф, вы не пугайтесь. Я вам только объясню нашу ситуацию.

Гремин крепко обнял старика за плечи, предупреждая возможную попытку того встать. Другой рукой указал девушкам на диван напротив.

– Нам доподлинно известно, что в вашей семье много десятилетий хранились документы, проливающие свет на загадку жизни и смерти Гоголя. Вы спросите – кого может сейчас интересовать полусумасшедший русский писатель, умерший сто с лишним лет назад? Но за этими документами сейчас охотятся. Группа опасных преступников, связанных с нацистским подпольем. Они хотят продать их на черном рынке, заработать колоссальные деньги и дискредитировать попутно величайшего писателя XIX века. Сохранить документы вам все равно не удастся, их найдут и отнимут у вас. Поэтому лучше отдайте нам. А если их у вас нет, расскажите, что с ними сталось.

– А что вы с ними сделаете? – прохрипел старик.

– Мы их надежно спрячем, и по крайней мере в ближайшие десятилетия их не найдут. От этих нескольких страниц зависят смерть и жизнь разных людей. Вы не хуже меня знаете – это никакой не абсурд. Иначе бы вы не слушали меня столь внимательно. Если вы нам поможете, вы совершите благородное дело.

– А почему я должен вам верить?

– Вы верите вашей племяннице?

– Да. Она была чудесная девочка с золотыми кудряшками. Двадцать лет назад. Я ей верю в такой же степени, как верю любому близкому человеку, члену моей семьи. Как и вам, – Франкини попробовал рассмеяться, но не получилось. Не склеилась даже усмешка.

– Хорошо, посмотрите на нас, граф. Марианна – представительница высшей итальянской знати. Евгения – дочь известного психиатра, подвергшегося гонениям при фашистах, она американка, имеет двойное гражданство. Наконец, я, ваш покорный слуга, француз русского происхождения, воевал в маки, через антинацистское подполье соприкасался со спецслужбами: и с МИ-6, и с советским НКВД, и с американским ЦРУ. Сейчас ни на кого не работаю, хочу заново отстроить свою жизнь. В эту историю мы впутались случайно, но сейчас у нас уже выхода нет… Вы окажете огромную услугу, не только нам, – а не побоюсь сказать – человечеству, если поможете найти гоголевские документы.

Все было бесполезно. Глухо. Евгенией овладело отчаяние. Не пытать же старика. Хотя, впрочем…

– Ну а кроме того, мы же все люди. Разве мы не видим, в каком положении вы оказались? Насколько жестокую цену вы платите за совершенные ошибки, не столь уж и страшные. Ведь в отличие от ваших гонителей в годы фашизма вы не торговали собственной совестью и человеческим достоинством.

Марианна и Евгения переглянулись. Евгения со смесью зависти и восхищения подумала: «Этот знает, по каким клавишам ударять».

– Ведь вы же еще не старый человек. Мы найдем хорошего адвоката. Вас избавят от унизительной опеки. Хотите периодически выбираться отсюда в Рим или Париж – мы устроим. Не хотите уезжать – мы вам здесь организуем все, что требуется для нормальной жизни. От недостатка шампанского вы вроде не страдаете. Что еще нужно: виски, коньяк, любые наркотики, женщины…

Я знаю, вы больны, и знаю чем. Когда боль невыносима, ее надо глушить, и морфий не хуже любого лекарства. Наконец, хотите, к вам будут регулярно приезжать девушки, красивые, молодые, спокойные. Или мальчики… Так что только скажите. Сделаем все.

Гремин выжидательно посмотрел на графа.

В этот момент дверь приоткрылась, появился камердинер. С суконной гримасой постучал указательным пальцем по циферблату часов. Гремин оставил старика, быстро подошел к камердинеру и, не говоря ни единого слова, дал тому несколько купюр. Судя по цвету, десятитысячные. Тот не сменил выражение лица, молча указал на часы и ретировался. Проходя мимо подруг, Гремин шепнул:

– У нас час. Пора начинать спектакль. Ну, так что вы ответите, граф?

Он опустился перед Франкини на колени и довольно сильно потряс того за плечи. Старик был плох: голова полуоткинута, глаза навыкате, скрюченный рот. Видно, ценой колоссального усилия воли тот выговорил:

– Поверьте мне, я ничего не знаю. Может быть, что-то когда-то и было, я не помню, я просто не помню, не помню, не помню. Пустите меня!

Он попытался повысить голос, но Гремин еще крепче обнял его:

– Ну что же, тогда мы вам сейчас покажем небольшое представление…

Гремин встал и задернул шторы, чтобы не подглядывали с веранды. Правильно, отметила Евгения. Зажег свет.

Марианна и Евгения встали на колени друг напротив друга в пространстве между диваном и стеклянным столом и стали скоренько раздеваться. Времени было в обрез, но они все обговорили заранее: кофточки, потом блузки, потом юбки. Так они остались в одном нижнем белье. Граф ошалел. Он уже не лежал, откинувшись, а сидел, подавшись вперед и неестественно вытянув шею.

Евгения достала из сумочки шприц и две ампулы – в США она училась на курсах медсестер, – разбила ампулы, ввела лекарство в шприц. Надеялись, что в своем состоянии Франкини не уловит оттенки запаха и цвета. В ампуле был элементарный витамин Б. Евгения вколола пол-ампулы себе, вторую половину – Марианне.

Снимать бюстгальтеры не договаривались, но Евгения легко сорвала прозрачно-батистовый, кружевной, мало что скрывавший бюстгальтер Марианны и он спланировал на пол. Обворожительные, упругие груди Марианны освобожденно заколыхались. Марианна гневно сверкнула глазами и тут же расстегнула бюстгальтер Евгении, чего та не предусмотрела. У Евгении была довольно плоская грудь, хотя и привлекательная по молодости. Евгения не расстроилась: «Ничего, сучка. Красивые груди – не самое главное в жизни».

Старика ломало. Девушки бросали озабоченные взгляды на Гремина. Но у того все было рассчитано до минуты.

– Смотрите, граф…

Гремин вынул из кармана шприц и ампулу – на сей раз с морфием. Показал Франкини, чтобы тот удостоверился в подлинности наркотика. От достоинства аристократа не осталось и следа. Франкини умирал, корчась с зеленой пеной на губах.

Гремин, обратясь к девушкам, проронил:

– Одевайтесь! И снарядите шприц.

Устроившись на коленях, чтобы смотреть прямо в глаза Франкини, Гремин крепко стиснул ему плечи. Тот застонал.