Иван Сербин - Гилгул

– Может быть, тебе, Царь Аммонитянский, известно будущее? Тот кивнул. Отвернулся и вперил взгляд в потолок. Адраазар опустился на колено, чтобы лучше слышать. Голос Аннона стал уже почти неразличим.

– Ты отречешься от меня.

– Нет! – вскричал Адраазар и поднялся. На щеках его выступил румянец гнева. – Этого не будет! Если Тов стал предателем, то не жди того же от Сувы!

– Неисповедимы пути Господа нашего. На губах Адраазара появилась кривая усмешка:

– Верно, ты потерял слишком много крови, Царь Аммонитянский, и теперь ум твой мутится! Как я могу отречься от тебя, в твоем городе, со всех сторон окруженном иегудеями? Какой мне в том прок? Даже если бы я отрекся от тебя, ни мне, ни моим воинам не удалось бы уйти. Тебе хорошо известна безжалостность Дэефетова. Царь Иегудейский никого не оставляет в живых! Он жесток и кровожаден, словно нимр‹Нимр – сирийский барс. На Древнем Востоке известен своей кровожадностью, жестокостью и хитростью. В Откровении святого Иоанна Богослова Антихрист и его последователи сравниваются с барсами.›.

– Он позволит тебе уйти, чтобы дрогнули души тех, кто остается, – прошептал Аннон. – А я… Я буду в Иевус-Селиме к исходу Зифа, десятого месяца, начиная с нынешнего.

– Ты нездоров, – Адраазар покачал головой. – И сам не понимаешь, что говоришь. Осада не может длиться так долго. Два месяца, три, еще куда ни шло, но девять…

– Эта осада будет длиться гораздо дольше, – ответил Аннон.

– Слабость застит твой разум!

– Никогда еще мой разум не был так ясен, как сейчас.

– Но даже если и так! – яростно сказал Адраазар, наклоняясь и хватая Аннона за плечо. – Я мог бы еще поверить, что Дэефет отпустит меня и воинов, чтобы устрашить твоих людей. Но тебя-то он не выпустит из Раббата. Как же ты хочешь оказаться в Иевус-Селиме к исходу Зифа?

– Господь укажет мне путь».

Он повернул ключ в замке, вошел в квартиру и… вздрогнул от неожиданности. Кто-то стоял в дверном проеме, загораживая свет, падающий в прихожую из комнаты. Саша замер. Он не знал, как реагировать. А что, если это один из слуг Предвестника? Сейчас заграбастают его, свяжут, стукнут чем-нибудь по голове и… Саша не успел додумать, что именно «и», потому что услышал знакомый голос.

– Кто у тебя был? – спросил человек, стоящий в дверном проеме. Саша с облегчением перевел дух. Татьяна. Он совершенно забыл о ней. Закрутился. Она же оставила фарш…

– Никто. – Он принялся стягивать туфли, устало держась за стену. Татьяна щелкнула выключателем, и прихожую залил яркий электрический свет.

– Только не надо мне врать. Я прекрасно тебя знаю и вижу, когда ты врешь. Кто у тебя был? Он выпрямился и посмотрел на нее, сказал угрюмо:

– Я не вру. Я вообще ненавижу ложь. Ложь и предательство.

– Значит, никого не было?

– Нет, – ответил он, прямо глядя ей в глаза.

– Ладно, – Татьяна кивнула. Лицо ее стало напряженным и некрасивым. Она, когда злилась, вообще становилась некрасивой. – Пойдем-ка. Саша послушно пошел за ней. В кухню. Тут было накурено. Горой громоздились в пепельнице окурки. «Это сколько же она тут сидит, что успела столько выкурить? – подумал Саша. – Здесь же пачки две, наверное». Татьяна полезла в холодильник, достала миску с оставшимися котлетами и шмякнула ее на стол. Аж стекла дзенькнули в окнах.

– Раз у тебя никого не было… Что это? Двенадцать часов назад ты не умел готовить ничего, шикарнее яичницы. Вот оно в чем дело. Значит, она обнаружила в холодильнике котлеты и решила, что у него была другая женщина. Понятно. Саша несколько секунд рассматривал миску, словно видел ее впервые. Затем он взял котлету, откусил и принялся жевать.

– Котлеты, – прошамкал набитым ртом. – Вкусные.

– Я сама вижу, что это котлеты. – Татьяна прищурилась и поджала губы. – Я спрашиваю, кто их жарил?

– А, – Саша проглотил, откусил снова. – Один знакомый.

– Какой это знакомый? Я ушла вчера вечером, а вернулась сегодня в одиннадцать утра. Что это за знакомый такой? Приходит и среди ночи готовит? Кто он? Назови его имя!

– Тань, – Саша продолжал жевать. – Это действительно был знакомый. Только…

– Только женского пола, да? – спросила она зло.

– Нет, мужского.

– Не ври мне! Слышишь? Не смей мне врать!

– Я не вру, – повторил он терпеливо.

– Саша, у тебя появилась другая женщина? Кто она? Я имею право это знать! Где ты с ней познакомился? Откуда она взялась? «Ну да, – подумал Саша. – Конечно. Иной беды для них не существует. Почему бы ей не спросить: «К тебе что, приходил Ангел?» Нет. Выше соперницы они не поднимаются. Почему? Разве мы что-то обещали друг другу? Нет. Разве клялись в вечной любви? Тоже нет. Так какие же претензии к нему, Саше? Даже если и появилась бы другая женщина. Разве такое не случается сплошь и рядом? Разве они не люди?»

– Нет, – ответил он, вздохнув. – У меня нет другой женщины.

– Я тебе не верю, – упавшим голосом сказала она и шмыгнула носом. – Я тебе не верю. Ты врешь. У тебя появилась другая.

– Я никогда не вру! – вдруг рявкнул он и стукнул кулаком по столу. Да так, что подскочила миска с оставшейся парой котлетин. – Я не вру! Уясни это! Когда вам говоришь правду – вы не верите! Когда лжешь – верите и очень охотно. Татьяна, в чем дело? Что случилось? Это из-за котлет? Но я сказал тебе правду! Ко мне пришел приятель! Мы выпили кофе, поболтали! Он любит готовить! Взял и пожарил котлеты, чтобы фарш не заветривался! Что здесь страшного-то, я не понимаю? Она несколько секунд смотрела на него. В глазах ее стояли слезы.

– Дурак, – сказала Татьяна. – Я же люблю тебя! Теперь, очевидно, он тоже должен был сказать что-нибудь подобное, потом бы они бросились друг другу на шею, разрыдались, она бы еще раз пять-шесть спросила насчет приятеля-кулинара, а он, соответственно, ответил насчет женщины, а потом они бы отправились в постель и… Но дело-то в том, что не хотел Саша говорить о любви, потому что и сам не знал, любит Татьяну или нет. Скорее нет, чем да. Да и не любил, наверное, никогда. Потому-то и промолчал.

– Все, – упавшим голосом сказала Татьяна. – Я все поняла. Не надо ничего говорить. И не надо меня провожать, – остановила она его. Подхватила со стола сумочку и выбежала в прихожую. Пушечно хлопнула входная дверь. Саша поcмотрел на остатки недоеденной котлеты и швырнул ее в миску. М-да. Нельзя сказать, что его жизнь спокойна и безоблачна. Впрочем, может быть, оно и к лучшему, а? Расставание это с хлопаньем дверью… Погано, конечно, кто спорит, но зато отпала необходимость врать. Иначе бы рано или поздно вопрос встал ребром. И наверное, они бы поженились и маялись потом всю жизнь… Саша вспомнил о Юле, улыбнулся тускло. Заречемся: никаких далеко идущих планов. Хоть и хочется, но предоставим обстоятельствам самим решать, что и когда должно произойти. Саша еще раз вздохнул и поплелся в комнату раздеваться.