Александра Маринина - Все не так

– Дана, ты все записываешь, что съедаешь? – строго спросил я, ловя ее ускользающий взгляд.

– А в чем дело?

– У тебя вес не снижается. Мы ничего не меняем ни в режиме тренировок, ни в питании, мы постепенно увеличиваем нагрузку, а вес прибавляется. Ты не беременна, случаем?

– Да вы что! – Она вытаращила на меня глаза.

– Тогда в чем дело? Ты пойми, Дана, я не собираюсь тебя наказывать или устраивать разнос, просто мы с тобой делаем общее дело, и я должен понимать, почему моя часть работы не получается. Либо я дурак, либо ты свою часть не выполняешь. Если ты все выполняешь как положено, значит, я где-то ошибаюсь, и тогда я буду искать эту свою ошибку и исправлять ее. Но я должен понимать точно, в чем причина, в тебе или во мне.

Она глубоко вздохнула и призналась. Она нарушает режим, она ест пирожки и пирожные.

– Зачем, Дана? – Ее признание повергло меня в отчаяние. Я-то был уверен, что тягу к сладенькому и вкусненькому мы благополучно преодолели. Может, за месяцы беспамятства я что-то проглядел, не заметил или, того хуже, забыл? – Ну зачем? Почему?

– Юля… Она меня жалеет, ей кажется, что я такая несчастная, раз мне ничего вкусного нельзя. Она мне приносит, угощает… И я… ем. Она так меня уговаривает…

Я вспомнил взгляд Юли. Сколько же злобы в нем было, сколько ненависти и зависти. Вот сучка, а? Небось сама хотела на прием поехать, надеялась, что ее опять возьмут, а тут папаня прямым текстом заявил, мол, никто тебя никуда не возьмет, поедет Дана. И она из кожи вон лезет, чтобы Дане помешать.

– А в дневник почему не записываешь? Тоже Юля уговаривает?

– Нет, ну… Она говорит, мы никому не скажем, а от одного пирожного ничего не сделается, зато сколько радости.

– Слушай, – я устало плюхнулся на стул и прикрыл глаза, – неужели тебе действительно столько радости доставляют эти пирожные? Неужели это и в самом деле так замечательно, что прожить без них никак нельзя?

– Да нет, вообще-то… Я уже отвыкла от них, мне их и не хочется.

– Тогда зачем ты их ешь?

– Ну… мне неудобно, Юля так старается, хочет сделать мне приятное, заботится обо мне. Она пирожные ко мне в комнату приносит, поздно вечером или ночью, чтобы никто не видел. Вот я и…

Все понятно. Добрая безотказная девочка. Заботится Юля о ней, как же. О себе она заботится, больше ни о ком.

После занятий я прочно занял позицию в столовой с твердым намерением дождаться Юлю. Хорошо, что она появилась через некоторое время, когда я уже порядком остыл и мог себя хоть как-то контролировать. Если бы она пришла минут на десять-пятнадцать раньше, наверное, я бы уже сидел за убийство или тяжкие увечья.

– Привет, – пропела она, усаживаясь рядом со мной и прижимаясь бедром к моему бедру. – Как успехи?

Я резко отодвинулся и встал.

– Значит, так, дорогая моя, – произнес я, глядя на нее в упор. – Если я еще раз узнаю, что ты мне мешаешь, если ты еще хоть раз попробуешь заставить Дану есть то, что ей нельзя, ничего хорошего тебя не ждет.

– Да? – Она сладко потянулась, выставив грудь. – А что меня ждет?

– Увидишь, – грозно пообещал я. – И уж в любом случае я поставлю в известность твоего дядю о том, как ты вредишь его дочери. Не думаю, что ему это понравится.

– А я ему скажу, что ты все врешь и Данка все врет. Просто вы мне мстите и наговариваете на меня. Понял?

– За что же я тебе мщу, интересно?

– А за то, что я на твои ухаживания не отвечаю. Ты меня с самого первого дня домогаешься, но у тебя ничего не получается, вот и мстишь мне. И попробуй докажи, что это не так.

– Ну ладно. – Я улыбнулся. – А Дана за что тебе мстит?

– Из зависти. Завидует, что я такая изящная и красивая. Ей такой никогда не стать.

– Это точно, – медленно проговорил я. – Ей такой не стать никогда. Знаешь почему? Потому что она к этому не стремится. Она станет такой, какой станет, и будет красивой своей собственной красотой. А такой, как ты, она быть не хочет вообще. Потому что ничего красивого в тебе нет. В тебе есть только злоба, зависть и глупость, поэтому ты уродина.

Юля выскочила из столовой как ошпаренная и помчалась по коридору в свою комнату, а я, не откладывая в долгий ящик, постучал в дверь папаниного кабинета.

– Можно, Михаил Олегович?

– Входи.

Папаня сидел, развалившись в кресле, и смотрел по телику футбол. Неужели для того, чтобы смотреть футбол, нужно заводить кабинет?

– Михаил Олегович, я пришел извиниться перед вами.

– Что случилось? – Он недовольно оторвал глаза от экрана.

– Я оскорбил вашу племянницу.

– Юльку-то? И что ты, интересно, ей сказал?

– Я сказал, что она завистлива, злобна и глупа. И еще сказал, что она уродина. Мне очень неловко.

– А чего? Правильно сказал. Она такая и есть. Даже еще хуже. Чем же она так тебя достала?

– Она соблазняет Дану пирожными и мешает ей соблюдать режим.

– Вот сучка!

Он повторил те же самые слова, которые сказал я сам некоторое время назад. Мне сразу стало легче, и я решил пойти до конца.

– Я предупредил ее, что поставлю вас в известность, и она пригрозила мне, что, если я вам пожалуюсь, она скажет, что это все ложь и я ей просто хочу отомстить за то, что она не отвечает на мои ухаживания.

– Сучка, – констатировал папаня во второй раз. – Иди, Павел, не морочься. Неужели ты думаешь, что я ей поверю? Я своей племяннице цену знаю. Тебе – тоже. Иди.

Перед уходом домой я заглянул к Дане, которая сидела над учебниками.

– Юля больше не будет приносить тебе пирожные.

– Откуда вы знаете?

– Я попросил ее. Объяснил, что тебе нельзя. Надеюсь, что она меня поняла.

– Но она не обиделась? – встревоженно спросила Дана. – Я бы не хотела ее обижать. Она ведь хочет как лучше, она просто меня очень жалеет…

– Не волнуйся, она все поняла и не обиделась.

Я говорил уверенно, но на самом деле сомневался. То есть совершенно очевидно, что Юля ничего не поняла, но я надеялся, что она хотя бы испугалась.

Через неделю мы согнали наеденные пирожными сотни граммов и стали двигаться дальше. Юля затихла, и я успокоился.

Между тем Дана делала заметные успехи в стрельбе и на тренировках без проблем выполняла женские нормативы для кандидата в мастера спорта по компакт-спортингу, поражая 76, а то и 78 мишеней из 100. Анатолий Викторович очень ее хвалил и говорил, что к зиме она уже сможет участвовать в соревнованиях и получить квалификацию. Я молчал, хотя и понимал, что это очень проблематично. Это на тренировках, когда рядом только Николаев да я, она стреляет спокойно и не думает ни о чем, кроме летящей мишени. На соревнованиях все не так. На соседних номерах стоят другие стрелки, вокруг толпятся операторы, тренеры и судьи, а также зрители. В такой обстановке она вообще ни в одну мишень не попадет, будет думать только о том, что вот она промазала и над ней будут смеяться.