Кристофер Фаулер - Комната воды

– Извините, это старый плащ. Возьмите другую. – Артур давно уже никого не очаровывал, так что совсем разучился это делать.

– Спасибо, – сказала Джеки, на сей раз получив визитку Отдела аномальных преступлений. – Я тоже надеюсь, что мы еще увидимся.

Стоя перед статуями обнявшихся детей, у которых вместо носов были фаллосы, Моника Гринвуд и Джон Мэй, конечно, старались испытать потрясение, но все-таки скульптор переборщил.

– Мне нравятся сенсации в искусстве, – сказала Моника, – но после того, как потрясение проходит, только и остается, что восхищаться техникой.

Мэй знал, что ему следовало отменить совместный воскресный поход в галерею, но подпал под обаяние Моники и не смог ей отказать. Теперь ему пришлось пообещать Брайанту быть в отделе через час, но тот все равно рвал и метал.

Моника сделала пару шагов, чтобы рассмотреть статую под другим углом.

– Сначала мне нравились новые британские художники. Даже после того, как Рейчел Уайтрид в пятый раз изготовила полые бетонные кубы в попытке показать, что пространство осязаемо, ее работы по-прежнему казались мне свежим веянием в искусстве. Но потом, когда все снова свелось к большим деньгам, мне стало неинтересно. Видимо, в этом все дело: сенсации, как и чувства, умирают. И почему так происходит?

– Никогда не держал тебя за реакционерку из Королевской академии, – поддел ее Мэй.

– А я и не такая. Я не увлекаюсь красивыми и скучными полотнами Тьеполо, но лучше уж неделями смотреть на них, чем на «спиральные» картины Дэмиена Херста. Ты хочешь, чтобы я ушла от мужа?

– Едва ли это подходящая тема для разговора, когда Гринвуд сидит дома с перебинтованной головой, – с упреком сказал Джон.

– Довольно жалкая уловка. А в несчастьях, свалившихся на его голову, он должен винить только себя. Он никогда не изменится. Его волнует лишь одно: чтобы коллеги не узнали.

– И все же меня мучит совесть. Я должен был сам туда пойти и защитить его, а не перекладывать эту миссию на Артура.

– Но что бы это изменило? Теперь у тебя есть улики против Убеды, и ты сможешь предъявить ему обвинение, если он снова вынырнет на поверхность, а Гарет напуган достаточно, чтобы оставить незаконную деятельность, – по крайней мере, до тех пор, пока кто-нибудь снова не разбудит его тщеславие.

Моника откинула локон со лба. В галерее было слишком жарко и светло – не самое подходящее место для романтического свидания.

– Джон, я, конечно, считаю себя современной женщиной, но порой и мне хочется, чтобы решение принимал мужчина. На протяжении всего нашего брака с Гаретом я нянчилась с ним, как с ребенком. Я созрела, чтобы уступить эту роль кому-то другому. Если стараешься всегда поступать правильно, люди в конце концов начинают тебя ненавидеть. Теперь я хочу быть свободной, хочу валять дурака. – Она взяла его руку в свою и крепко сжала. – Ты знаешь, я ушла бы от него ради тебя.

– Моника, я…

– Не говори ничего такого, Джон, о чем впоследствии можешь пожалеть. Я тебя знаю. Ты не умеешь лгать. Ты честный и умный, ты хорошо справляешься со своей работой, в тебе есть шарм. Скажи, зачем ты меня сюда пригласил? Если я знаю тебя достаточно хорошо, то это наверняка как-то связано с твоей службой. Так что давай лучше обсудим этот, менее щекотливый вопрос.

Они вернулись к центру огромного турбинного зала бывшей электростанции на Бэнксайде, а ныне – галереи Тейт-Модерн, где элегантная резиновая скульптура скручивалась и раскручивалась, вытянувшись в пространстве, способном вызвать агорафобию. Мэй открыл рюкзак и вынул оттуда томики по искусству.

– В приюте случился пожар. Книги принадлежат человеку, которого мы подозреваем в поджоге. Если это действительно так, то, возможно, они подскажут нам его мотивы.

– Не сказала бы, что здесь много информации. – Моника заметила скамейку у входа и села на нее, положив книги на колени.

– Артур хочет позвонить своему чудаковатому другу, историку искусства Перегрину Саммерфилду, но я решил сперва обратиться к тебе. Тебе что-нибудь известно о Стенли Спенсере?

– Совсем немного. Имя ему дали в честь аэронавта. Он воевал в Первую мировую войну и был военным художником во Вторую. Жил в Кукеме, у реки, увлекся идеей Воскресения. Картины у него странные, такие наивно-зловещие. Некоторые из них просто раздражают. Наверно, у него было что-то вроде раздвоения личности, и работы его делятся на две четкие группы: реалистические картины и так называемые небесные видения. Стиль у него очень динамичный – это видно даже по репродукциям, – и его композиции пронизаны огромным чувством гармонии, даже если сами персонажи и вызывают раздражение. Вот, пожалуй, и все, что мне о нем известно.

– Тебе не кажется странным, что бездомный таскает с собой такую книгу?

– Нет, а что в этом странного? Возможно, изображение Воскресения действовало на него успокаивающе. Я никогда не видела этих картин. – Она открыла первый из трех томов в голубом переплете. – Напечатан в те времена, когда простые люди проявляли интерес к английскому искусству. Ужасные дешевые репродукции, но, вероятно, не лишенные ценности.

– Почему ты так думаешь?

– Сейчас так мало информации об этих картинах и скульптурах. Многое просто исчезло. В те времена их совсем не ценили.

Мэй наблюдал, как Моника прикасается к репродукциям пальцами, словно пытаясь прочесть какие-то послания, таящиеся в типографской краске.

– Что еще?

– Художники третьестепенные, но эта коллекция может представлять интерес, потому что между всеми картинами определенно есть связь.

– Правда? Что-то я не заметил.

– Было бы странно, если бы ты заметил, дорогой. Этих картин уже лет пятьдесят никто не видел. Не удивлюсь, если выяснится, что все они погибли или украдены во время Второй мировой. И я уж точно не помню, чтобы их когда-нибудь собирали в такие тома. Некоторые из них отличаются своеобразием, что часто бывает с наивной живописью. Попытка заглянуть в одинокую душу. Художники-любители нередко вырабатывают у себя совершенно особое видение, и оно отчасти компенсирует неумение пользоваться выразительными средствами. Жалко, что второй том подпорчен.

– Покажи-ка.

Моника раскрыла книгу посредине, и Мэй увидел, что ряд страниц вырезан ножом.

– Проверь указатель, – посоветовал он ей.

– Гм… На вырезанных страницах были репродукции картин художника по имени Гилберт Кингдом.

– Слышала о таком?

– Его имя мне ни о чем не говорит, но я дам тебе ссылки на сайты университетов. Возможно, там ты найдешь нужную информацию. – Она достала из сумки блокнот и набросала адреса. – Используй мой пароль. Заканчивай свое расследование, я побуду с мужем, пока он не поправится, а потом, может быть, вернемся к нашему разговору.