Кристофер Фаулер - Комната воды

Артур изучал карту. Витая каллиграфия так густо покрывала улицу, что не было возможности определить, где какой дом находится.

– Другое здание именовалось «Домом огня» – никто уже не помнит почему. Оно тоже отмечено.

Брайант рассчитывал увидеть это название на том месте, где теперь стоял приют, и был разочарован, обнаружив его примерно посредине Балаклава-стрит. Но по крайней мере, само это место можно было разглядеть. Артур вытащил из верхнего ящика стола увеличительное стекло и стал разбирать надписи.

– Четыре слева, три справа. Здания остались те же, верно?

– Насколько мне известно, да.

– Тогда я знаю этот дом.

– Какой из них? – спросил Мэй.

– Номер сорок три. «Дом огня» принадлежит Тамсин и Оливеру Уилтонам. Думаю, нам следует незамедлительно направить туда Бимсли.

– Почему?

– Тейт не погиб во время пожара в ночлежке. Мы пока еще не получили результаты экспертизы, но представим на минутку, что за поджогом стоит Тейт. Зная, что за ним следят, он, вероятно, переоделся, поджег приют и скрылся в суматохе. Но это не могло входить в его первоначальный план.

– А что могло?

– Реку снова затопило. Когда такое случалось в прошлом, происходили загадочные преступления. Что если он решил повторить прошлое? Предположим, что «Дом, проклятый всеми водами» – тот самый, где скончалась Рут Сингх. «Дом огня», возможно, не имеет ничего общего с приютом, но Уилтоны могут оказаться в опасности. Если Тейт поджег одно здание, что помешает ему повторить?

– Не понимаю, зачем ему это. Но ты прав, мы больше не можем ждать у моря погоды. – Мэй пригласил в кабинет Лонгбрайт и дал ей указания: – Сделай уменьшенную копию, ладно? – Он протянул ей карту. – А теперь я хочу, чтобы вы с Мангешкар и Бимсли снова отправились на Балаклава-стрит.

Бимсли приехал раньше остальных. Дождь еще усилился по сравнению с предыдущими днями. Вода неслась по булыжникам, пышно пенясь над забитыми стоками. Фасады зданий были влажными от крыш до окон спален, и каждый уступ сочился водой. Бимсли взбежал на крыльцо Уилтонов и постучал дверным молотком, но никто не откликнулся. Констебль сдвинул бейсбольную кепку на затылок и поднял голову, глядя на затуманенные окна.

– Никто не отвечает, – сообщил он Лонгбрайт по телефону. – Может, позвонишь им на мобильные?

Завершив разговор, Бимсли сделал шаг назад и огляделся. Он увидел, что дальше по улице – на пустыре – кто-то прячется в кустах и наблюдает за ним. Из-за дождя констеблю не удавалось отчетливо разглядеть незнакомца, но похоже было, что это Тейт. Когда человек заметил, что Бимсли на него смотрит, он повернулся и заковылял прочь.

– Теперь тебе от меня не уйти, – сказал Бимсли, бросаясь в погоню.

– Чтоб мне провалиться – неужто передо мной столь редкий гость, менее любимый дамами детектив Homunculus Senex Investigatorus? – воскликнул Перегрин Саммерфилд, скребя лицо под огромной рыжей бородой. – Входи, пока соседи тебя не увидели. Извини, что я в пижаме – предпочитаю рисовать прямо в ней из-за всего этого кавардака. – Он пригласил Брайанта в дом взмахом кисти, тут же обрызгав стену бирюзовой краской. Артур заметил, что и потолок пестрел краской. – Как, черт возьми, ты меня отыскал?

– Лилиан сказала, что ты теперь живешь здесь, – пояснил Брайант. – Я напоролся на нее пару недель назад.

– Надеюсь, ты ехал на бульдозере. Ведет себя по-свински, с тех пор как бросила меня. Понимаешь, у меня всего одна картина – маленькая и довольно болезненная работа Вольса, [53] Вольс (Отто Вольфган Шульце, 1913–1931) – немецкий художник и фотограф, родоначальник «информеля», мастер «психоавтоматического» письма. похожая на недопереваренных креветок, – но цены на Баухаус высоки, как никогда, и теперь, когда мы разводимся, она требует, чтобы я отдал эту вещь ей.

– Я понятия не имел, что ты любишь немецкое абстрактное искусство. А что, все чашки грязные? – Брайант прошел на кухню и поставил чайник под воду. Вся посуда на сушилке была покрыта мазками и полузасохшими каплями акриловых красок.

– Теперь я пользуюсь только одноразовыми стаканами – их не надо мыть. Да, смотри на меня и ужасайся, как низко пал некогда могущественный преподаватель искусств. Я не видел тебя после той истории с прерафаэлитской картиной, оскверненной в Национальной галерее. Будь ты неладен, звонишь мне, только когда тебе что-то нужно. – Саммерфилд вытер кисть о верх пижамы. – Что на сей раз?

– Нужна кое-какая информация о художнике. Я вижу, ты снова стал рисовать.

– Ну, после того как графиня Дракула сделала мне ручкой, я отменил занятия и какое-то время вообще не выходил из дому, пока в один прекрасный день мои ученики не заявились и не начали плакаться, что я их бросил. А что мне было делать? Не могу же я вечно болтаться с унылым видом. Кроме того, здесь отличное освещение. Могу сидеть весь день в одних подштанниках, разбрызгивая краску по стенам, если мне этого хочется. Здесь я чувствую себя дома. Я все еще читаю лекции два раза в неделю, а по выходным продаю свои картины на Бейсуотер-роуд. Это, конечно, полное безобразие – закатные пейзажи и собачки для туристов, – зато я зарабатываю себе на хлеб. Кто тебе нужен?

– Ты когда-нибудь слышал о художнике по имени Гилберт Кингдом? – спросил Брайант.

Саммерфилд задумчиво потеребил бороду.

– Давно это было, – сказал он наконец.

– Значит, его имя тебе знакомо?

– Конечно. Великая тайна, этакая «городская легенда». Он был учеником Стенли Спенсера, обладавшего более значительным талантом.

– Почему же я о нем не слышал?

– Потому что он так и не реализовал свой потенциал. Но большинство стоящих историков искусства о нем знают. Кингдома постигла судьба многих гениев. Он был многообещающим студентом в Слейде [54] Слейд-скул, школа Слейда, – художественное училище при Лондонском университете, основанное в 1871 г. и названное в честь филантропа и коллекционера Ф. Слейда. – Спенсер, конечно, тоже там учился, – потом ему, как и Спенсеру, явилось мистическое откровение. Кингдом избрал своего рода языческий подход к пониманию мира, поделив его на стихии огня и воды. Ему было неинтересно штамповать портреты в золотых рамах для широкой публики; его куда больше занимала непосредственная связь языческих ритуалов с землей. Но даже самый значительный талант в мире не спасет человека, который живет не по моде своего времени. В конце концов он свихнулся и умер в нищете. О нем, кажется, и книг-то нет.

– У меня одна есть, – Артур вынул том из потертого кожаного портфеля. – К сожалению, репродукции его картин отсюда вырезаны.

– А, у меня она тоже есть, – сказал Саммерфилд с нескрываемым удовольствием. – Возможно, это единственное известное мне издание, где воспроизведены его работы. Дай-ка поищу свой экземпляр.