Елена Арсеньева - Венецианская блудница

Может быть, и Лючии суждено нынче умереть? О, если так… если так, пусть прежде умрет Лоренцо, а Александра, безвинная жертва их всех – Бартоломео, Маттео, Лоренцо, ее самой, Лючии, – обретет свободу и… может быть, сумеет утешить Андрея.

Боль от этой мысли была подобна острому ножу.

Лючия споткнулась – и рухнула на колени, пытаясь справиться с рыданием, потрясшим ее тело.

Он ее никогда не простит. Напрасны все упования. Какой мужчина смог бы забыть прошлое своей жены? Он изведет ее ревностью, упреками, подозрениями, недоверием. Не лучше ли и впрямь ей остаться в Венеции – остаться навеки, мертвой?..

И вдруг словно бы теплый свет обвеял ее всю. Где-то вдали сладко вздохнул соловей, и не стылые каменные громады высветил серебряный лунный луч, а мягкие изгибы пригорка, плавно окаймленного березовой рощею. Тихий сельский погост виднелся там, вдали, за цветущими, благоуханными черемухами… Тишина, спокойная, мягкая красота, среди которой живешь, как бы и не замечая ее, и вдруг она ударяет тебя в самое сердце, и ты понимаешь, что навеки пленен ею и жить не можешь без этой свободной синевы, распростертой над чистой зеленью лесов и полей… над Россией!

Лючия вскинула голову. Она стояла на коленях на широкой мраморной террасе, с двух сторон которой на нее непроницаемо смотрели два сфинкса. Понадобилось некоторое время, прежде чем Лючия смогла отвести взор от их пустых каменных глазниц и осознать, что такие сфинксы украшали террасу только одного здания в Венеции: палаццо Анджольери.

Ничего. Она еще жива. Она покончит с Лоренцо, она спасет сестру, увидит Россию! И если для этого надо пройти не только этот темный, спящий дворец, но и все семь кругов ада – что же, Лючия Фессалоне, княгиня Извольская, пройдет и их!

И снова все пошло как по маслу! Она даже ни разу не заблудилась. Словно кто-то вел ее кружными коридорчиками по незнакомому дворцу, пока не довел до прелестной спальни, к которой примыкала гардеробная, заполненная несчетным множеством таких туалетов, что Лючия на несколько мгновений дара речи лишилась. И что, все это великолепие принадлежит ее сестре?! Ну, если Лоренцо и впрямь держит ее в клетке, то клетка сия раззолочена весьма щедро.

Вот именно – если и впрямь… Это было первое зернышко сомнения, запавшее в душу. Ей бы подумать хорошенько!.. Но гипнотическое воздействие слов Фессалоне еще продолжалось, и Лючия, одержимая своим страшным замыслом, почти не колеблясь в выборе, вытащила двуцветное платье: корсаж белый, шитый серебром, юбка легкая, свободная, сильно присборенная, по счастью, без тяжелых фижм. И цвет – любимый цвет Лючии, изумрудно-зеленый. И поверх – мелкие золотые цветочки. Ну в точности одуванчики, рассыпанные по зеленой лужайке!

Лючия прикусила губу, заботливо сложила в угол мокрые остатки платья, которое так верно служило ей нынче вечером, разделив все ее приключения, приукрасила волосы алмазной сеткою, – и вышла из комнаты, не переставая ощущать в руке выпуклые бока флакончика, в котором крылось ее освобождение от прошлого.

И снова она без ошибки отыскала просторный кабинет, задрапированный черным бархатом и уставленный роскошной мебелью эбенового дерева. Кабинет был ярко освещен, но все равно: густые тени копились в углах, и Лючии все время казалось, будто за нею наблюдают чьи-то внимательные глаза. Но в комнате никого не было, даже хозяина, а потому никто не мог помешать Лючии вылить содержимое своего флакона в изящнейший из кувшинов, украшенный великолепной чеканкой, изображавшей, насколько успела разглядеть Лючия, суд Париса на горе Иде. И вдруг ей представилось, как они с Александрою будут стоять перед князем Андреем. Кому он отдаст яблоко с надписью – «Прекраснейшей»?

Кажется, что-то в этом роде уже приходило ей в голову там, дома, в России, но тогда она отмахнулась от этой мысли как от величайшей нелепости. А теперь собирается осуществить эту нелепость. Не остановиться ли, пока не поздно?..

Нет, поздно, поздно! Тяжелые, медленные шаги послышались в коридоре, и Лючия едва успела метким броском отправить пустой флакончик в окно (пролетев в щелку меж портьер, он звонко булькнул о спокойную воду канала), прежде чем в кабинет вошел его хозяин.

Он двигался, как старик, едва волоча ноги, но точно молния – не смерть несущая, а жизнь! – пронзила его, когда он увидел Лючию.

Мгновение смотрел на нее недоверчиво, словно глазам не верил (Лючия вся похолодела: неужели Лоренцо заподозрил подмену? Но что она сделала не так? Иначе причесалась? Надела платье, которое Александра терпеть не может?!), а потом усмешка тронула его твердые, великолепно вырезанные губы:

– О, так вы уже здесь, сударыня!

Лючия только кивнула: говорить она не могла.

Она ожидала, что придется тщательно скрывать свою ненависть от Лоренцо, однако была потрясена тем, что не чувствовала к нему никакой ненависти. Он был… так красив. Так печален. Он был такой живой! И не знал, не знал, что в роскошном кувшине затаилась его смерть.

Она слабо перевела дыхание, молитвенно сложила руки: «Господи, научи меня, что делать! Дай знать, что я все делаю правильно!»

– Кому вы молитесь, сударыня? – резко спросил Лоренцо. – И зачем? Ведь вам помогает дьявол! Ведь только он мог вытащить вас из той западни, которую я запер за вами. Вы выбрались из тайника Фессалоне сквозь пол или сквозь стены? Откройте тайну! Ведь когда милосердие погнало меня туда вновь, я не нашел полузадыхающихся несчастных – меня встретила лишь пустота.

Лючия только хлопнула ресницами. Бог ты мой! Что же это сделалось с Лоренцо Анджольери, что он научился произносить слово «милосердие»?! Но тогда почему он зверски обращался с ее сестрой, снова попыталась ожесточить себя Лючия, и ей это удалось… хотя и не сразу.

– А где он, кстати? – огляделся Лоренцо. – Где ваш покровитель, принявший среди людей обличье Бартоломео Фессалоне? И где его мелкий бес на побегушках – этот мерзкий Маттео? Надо полагать, они затаились в одном из этих темных углов, выжидая удобного мгновения, чтобы наброситься на меня и вновь завладеть моими письмами? Ну так напрасно! – провозгласил он, обращаясь к этим самым темным углам. – Письма уже на пути в Рим!

«Недолго тебе этим гордиться», – злорадно подумала Лючия, а вслух произнесла, стараясь говорить как можно более тихо и робко, как, по ее представлениям, должна была говорить эта пугливая девочка – ее сестра:

– Они оба погибли.

– Что-о? – после некоторой заминки пробормотал Лоренцо. – Что это? Новый розыгрыш Фессалоне? Погибли, как он погиб прошлый раз, чтобы, подобно вампиру, снова и снова восставать из могилы и сосать живую кровь?