Елена Арсеньева - Венецианская блудница

Растаяло, будто снег, и счастье Лючии. Но, бог даст, она попытается его воротить. Только… разве бывает зима среди лета?

Что-то сдавило сердце. Бывают в жизни предчувствия, более сильные, чем рассудок. Одно из таких предчувствий вдруг заставило ее выбраться из спасительной подворотни и, бегом перебежав освещенное луною пространство перед тратторией, заглянуть украдкой внутрь. Тут же отпрянула, не поверив себе, снова заглянула – и убедилась, что глаза ее не обманывают.

Там шла драка, да такая, что все ходило ходуном, дым стоял коромыслом, а первое впечатление было такое, будто собравшиеся все вместе, дружно да ретиво, выбивают небольшую перину, причем явно не соизмеряют силу да усердие с величиною перины, из которой уже летят пух и перья. Только почему-то красного цвета… Приглядевшись, Лючия поняла, что это брызги крови.

Ее замутило, а когда легкая муть перед глазами рассеялась, она увидела, что «выбивальщики» расходятся и опускают засученные рукава.

– Кончено! – возвестил один из них, в одежде матроса, с лицом, еще не остывшим от жара битвы.

– Поделом! – отзывались его подельники, отходя от бесформенной массы, в которой не было ничего человеческого.

– Сбросьте их в канал! – прозвучал мрачный женский голос, и Лючия увидела, как открыт был люк в полу и кровавые останки сметены туда.

Лючия едва успела отвернуться – и ее вырвало прямо под стену траттории.

Ноги дрожали, слабость окутала тело, но в голове прояснилось. Хотела вернуться в подворотню, однако все то же предчувствие удержало на месте и заставило снова заглянуть в приотворенную дверь.

Пол уже был чист и блестел лужею воды. Драчуны сидели за столами и стучали кружками, приветствуя хозяйку, провозглашавшую:

– Сегодня все пьют задаром! Я всех угощаю!

– Большой день в твоей жизни, а, малышка Розина? – спросил матрос.

Малышка Розина, бывшая в два обхвата шире его, счастливо рассмеялась, поворачивая голову, и Лючия едва не рухнула со ступеней, увидев ее лицо. Оно было сплошь черного цвета!

«Вот дура, вымазалась сажею или жженой пробкою, – подумала Лючия. – Да зачем? Карнавал вроде как закончился. Посетителей привлекать? Но она похожа на пугало!»

– А чем они тебе так досадили, эти двое, а, малышка Розина? – спросил кто-то из посетителей, только что трудившийся не покладая рук… как выяснилось, неизвестно почему.

– Pазве ты еще не знаешь? – изумилась Розина. – Да ведь это всем известно! Кто ты такой, что не знаешь этой истории?!

Верно, история и впрямь принадлежала к числу канонических, ибо на незнайку тотчас уставились подозрительные, грозные взоры пьянчуг.

– Да что вы, товарищи? – испугался незнайка, ощутив, как вокруг него накаляется воздух. – Я ведь был в плавании, на землю ступил только сегодня. Привезли хороший груз, а в Триесте взяли на борт еще какого-то русского princippe, богатого, как двадцать королей. Мадонна не даст солгать: я был в плавании!

– Ну, хорошо, – смилостивилась черномазая Розина. – Кулаками ты работал отменно, а потому вот тебе полная кружка: пей и слушай!

– Случилось это месяца три тому назад, – завела она рассказ, и все присутствующие принялись устраиваться поудобнее. – У меня на щеке появилась маленькая такая бородавочка, вернее сказать, прыщичек. Крошечный такой, почти и не разглядишь! А надо сказать, что прежде кожа у меня была белая-белая, нежная-нежная… ну словно лепестки ночной лилии!

– Провались я на этом месте, ежели не так! Точь-в-точь лепестки лилии! – провозгласил один из посетителей, за что был вознагражден приятной гримасою черного лица и новой кружкою.

– Понятно, что на моей лилейной щеке даже маленький прыщик выглядел ужасно. Я решила его излечить и отправилась искать подходящее средство. И вот близ Эрберии я наткнулась на одного из этих двух… – Мощным подбородком Розина указала на крышку люка, под которой были погребены неизвестные жертвы. – Он был облачен в докторскую мантию и просто-таки силком вручил мне чудодейственное средство, с помощью которого превратил одного из черных жеребцов великого марокканского герцога в невольницу с необычайно белой и нежной кожей, которую потом выдали замуж за абиссинского императора. Ну что, открыла я кошелек и за пятьдесят золотых цехинов…

– Пятьдесят золотых цехинов! – разнеслось вокруг почтительным эхом.

– Да, за пятьдесят цехинов купила у него это снадобье. Доктор велел мне в полдень намазать лицо мазью и выставить на солнце. И еще присовокупил: мол, если будет немного щипать, так это ничего. Немного щипать! – вскричала Розина, с трудом переводя дух от ярости. – Да мое нежное личико жгло как огнем, пока я сидела три часа на самой жаре! И вот что со мною сделалось. Я стала совсем черной!

Она горько всхлипнула, но ее рыдание потонуло в хоре возмущенных воплей:

– Нет никого прекраснее тебя, малышка Розина!

– Ты нам и такая нравишься!

– Ты нам такая еще больше нравишься!

– Да мы тебя ни на какую лилию не променяем!

– Правда? – кокетливо улыбнулась черномазая красотка. – Ну, коли так, всем еще по кружечке!

– А все-таки я не пойму, – задумчиво проговорил тот матрос, который не знал, что у Розины прежде было лилейное личико. – Не пойму никак, этих-то мы… ну, этих-то! – Он притопнул по крышке люка: – Их-то мы за что… ну, того?

– Глупец! – уничтожающе изрекла Розина. – Да ведь один из них, что повыше ростом, и был тем самым придорожным шарлатаном, у которого я купила дьявольское зелье! Я его с первого взгляда узнала, даром что он был без парика, без темных наглазников да мокрый весь насквозь!

– А другой? Кто был другой? – не унимался любопытный моряк.

– Другой? Сообщник первого, кто же еще? – пожала плечами Розина.

– Ты его видела прежде?

– Еще бы! – мрачно кивнула Розина. – Жил он тут, да как жил? То придет, то уйдет. То заплатит, то нет. Я всегда знала, что он человек ненадежный, этот Маттео. А сегодня как увидала его вдвоем с тем лекаришкой – чтоб его рыбы поскорее съели! – так и поняла: они одного поля ягода. Вдобавок, оба мокрые насквозь. Ну кто, кроме преступников да злодеев, будет ночью в таком виде шататься? Теперь в оба глядите: ежели кто еще мокрый здесь появится, бейте не спрашивая!

Последние слова достигли слуха Лючии уже слабым отзвуком, ибо она бежала прочь от траттории так, как никогда в жизни еще не бегала.

Зрелище кровавой расправы порою вспыхивало пред взором, и Лючия с трудом унимала тошноту.

Санта Мадонна! Какой ужасный конец!

Фессалоне и Маттео погибли!..

Странно – она не чувствовала особой жалости к людям, с которыми так долго была связана, – только ужас перед тем, как расчетлив и неумолим случай. Все-таки смерть не смирилась с тем, что обреченные ускользнули от нее нынче ночью. Она все время шла по их следу – и настигла. Теперь-то уж точно – импресарио в затруднении…