Б. Седов - Романс для вора

Распрощались Сергей Иванович с Арбузом почти дружески.

Арбуз обнадежил Сергея Ивановича, вполне искренне поблагодарил его за информацию и обещал дать о себе знать.

Через час с небольшим портсигар с камерой был уже у Романа.

— Ну что, друг детства, — спросил на всякий случай Арбуз, — не подведет твой журналюга?

— Не извольте сомневаться, сеньор Корлеоне, — Роман подбросил на ладони портсигар, — его программу «Факт правды» пол-России смотрит. Я уже с ним связался, все будет в порядке, следующий выпуск наш. В понедельник, в двадцать два пятнадцать. Самое смотрибельное время.

— Сколько?

— Сорок тысяч. С учетом срочности — не в баксах, а в евро.

— Ого! За сорок минут халявы на чужом материале?

— Что ты хочешь, Миша, это Москва. У него там, кстати, целая очередь из желающих слить материалы за бабки, недаром кликуху носит — Сливной бачок. Там и из органов люди толкутся, и кое-откуда повыше. Так что мне еще пришлось дружеское влияние включать, чтобы побыстрее вышло.

— Ну-ну…

Журналюга не подвел, честно отработал свои сорок тысяч «убитых евреев». Те самые «пол-России», которые не отрываются от программы «Факт правды», были в очередной раз ошарашены ею в наступивший понедельник ровно в двадцать два пятнадцать. Сорокаминутные излияния Сергея Ивановича со зловещемрачными комментариями журналюги произвели сильное впечатление.

Произвели они впечатление и на председателя политического совета организации «Воля народа» Самсона Эдуардовича Бергамова, внимательно отсмотревшего программу в своем загородном коттедже на реке Клязьме.

Когда прошли заключительные титры и замельтешила истошная реклама, Самсон Эдуардович приглушил звук и поднял глаза к потолку. Посидев так несколько минут, он пожевал губами и потянулся к телефону.

— Я. Внимание по всем направлениям. Мероприятие «Двадцать пять» отменить. Не до особого распоряжения, а вообще отменить. Завтра к десяти утра доставить Самоедова на корабль. Все.

Роман сидел у овального иллюминатора и держал в руке бутылку пива.

Далеко внизу медленно проплывала поверхность Земли, расчерченная сельскохозяйственными квадратиками, извилистые узкие реки ослепительно блестели, отражая солнечный свет, и казалось, что Солнце на самом деле внизу, а реки — это просто причудливые щели, сквозь которые прорываются его лучи…

Роман оторвался от гипнотизирующей картины и приложился к бутылке.

Сегодня вечером опять концерт, на этот раз в колонии строгого режима. После всех приключений демон упрямства настойчиво посоветовал Роману все-таки поехать в турне по тюрьмам и зонам, но уже не по подсказке Шапиро, который выполнял пожелания таинственной «Воли народа», а по своей собственной воле.

Из принципа.

Никакого зомбирования зэков, понятное дело, на концертах не происходило, все было чисто. Публика хрипло верещала, вертухаи снисходительно ухмылялись, глядя на радовавшихся развлечению зэков, а Шапиро, которого Роман, несмотря на его подлое предательство, отнюдь не выгнал, считал деньги, общался с администрацией исправительных заведений и был тише воды и ниже травы.

Сейчас он, как и в прежние добрые времена, сидел рядом с Романом и озабоченно перелистывал свои бумаги, старательно запутывая состояние дел. Однако для постороннего, а таким мог быть, например, сотрудник налоговой инспекции, в бумагах была полная ясность и прозрачность.

Все-таки Шапиро — гений…

Эта мысль заставила Романа усмехнуться.

Совместны-таки гений и злодейство, — подумал он.

Хотя какой Шапиро злодей!

Просто у него не хватило ума сразу рассказать обо всем Роману. И тогда можно было бы принимать контрмеры. Предупрежден — значит, вооружен. И какой бы страшной и опасной ни была эта «Воля народа», всегда можно было бы найти способ защититься от нее. А Шапиро испугался и совершил ошибку, которая потащила за собой следующую, а потом он увяз, и…

И, в общем, все ясно.

— Слышь, Лева! — Роман повернулся к Шапиро. — Когда мы приземлимся?

— В три часа дня, — с готовностью ответил Шапиро.

— Слушай, — Роман почесал нос, — ты все-таки это… концерт в Тюмени отмени. Я не хочу.

— Но как же… — попытался возразить Шапиро.

— Я сказал — отмени, — повторил Роман, — значит, отмени. Как ты это сделаешь — твое дело. На то ты и директор. И вообще мне надоело, что ты постоянно перечишь. Вот выгоню тебя…

— Не выгонишь, — уверенно ответил Шапиро, — куда ты без меня денешься? А возьмешь кого-нибудь другого, так он будет красть в десять раз больше, чем я. Выгонишь — сам потом приползешь и будешь посыпать голову прахом.

— Ну-ну, — скептически хмыкнул Роман.

Он понимал, что Шапиро прав.

А еще он знал, что Шапиро прекрасно понимает ситуацию.

Если после всех фортелей Роман не выгнал его, значит — ценит. Поэтому Шапиро, хоть и был поначалу тихой мышью, с каждым днем становился все наглее и смелее, и Роман чувствовал, что недалек тот день, когда он снова увидит своего директора развязным и самоуверенным. И, положа руку на сердце, Роман ждал этого, потому что терпеть не мог в людях подобострастия и приниженности.

— А здорово прошла на вчерашнем концерте «Все равно ты будешь живой»! — сказал Роман.

— Да, согласен, — кивнул Шапиро, — поэтому надо будет снять клип. Кстати говоря, я уже договорился с телевизионщиками. Как вернемся — сразу на студию, и — вперед.

— Опять без меня все решил, — недовольно буркнул Роман.

— А что, ты против? — прищурился Шапиро.

— Да нет, я не против…

— Ну так и в чем дело? В тебе опять проснулся ишак?

— Не твое дело, — ответил Роман.

А сам подумал: «Вот ведь сволочь чувствительная!

Ведь все видит, все знает обо мне… Ну и ладно.

Разве мне не такой директор нужен?

Да я на другого ни за какие коврижки не соглашусь!»

— А что за телевизионщики? — теперь уже только притворяясь недовольным и капризным, поинтересовался Роман.

— А ты их знаешь, — охотно откликнулся Шапиро. — Телевизионная компания «Балтийский экран», директор — Евгений Старостин. Те же, что в «Крестах» снимали.

— Сволочь ты, Шапиро, — вздохнул Роман.

— Знаю, — самодовольно ответил Шапиро, — и еще какая!

Когда после недели ежедневных триумфальных концертов у Романа выдалась пара свободных дней, он сразу же рванул самолетом в Питер, чтобы отоспаться как следует, отлежать до изнеможения бока в своем любимом логове в переулке Антоненко.

«Двое суток вообще из кровати не вылезу, — сонно думал Роман, подремывая на заднем сиденье такси по дороге из Пулкова в центр. — Даже телевизор ни разу не включу, если и открою когда глаза, то хватит с меня и Исаакия в окне…»