Юлий Файбышенко - Осада

- Нашел болезного, - захихикал старик, - он поздоровее меня будет! Поздоровей, нет, Василий Петров?

- Не знаю, здоровьем не мерялся. - А что там, господа-граждане, на воле про нас слышно?

- Ищут, - сказал дьякон, как в бочку, - патрули ездют. По садам шарят.

- Да, уж если попадетесь, они вам ручки-ножки отвернут, - серьезно сказал Князев, разглаживая на макушке длинные редкие волосы. - Как вы думаете дневать-ночевать, братцы-разбойнички?

- А чего, - сказал Степан, взглядывая на Князева, - ночью пройдем до крайних домов, а там и айда к батьке Клещу.

- К Клещу-у? - с сомнением протянул старичок и захихикал. - Кровушки захотелось? Нет уж, погодите, до Клеща далеко, а до чеки близко... Пождем, там решим. Живите вы, православные, тут. Дормидонт вас не обидит! Не обидишь, Дормидоша?

- Как можно! - успокоил дьякон. - Кто супротив анчихриста, тому у меня полная воля.

- Пождите, - сказал старик, сразу и жестко серьезнея, - а мы придем опосля, совет держать будем.

Они ушли.

Через полчаса дьякон принес ужин: миску вареного картофеля, два куска мяса, еще горячих, и полкруга домашнего хлеба.

- Бот и хлёбово, вот и питие, - сказал он, подставляя к принесенным им дарам жбан с квасом, - навались, работнички.

Он подождал, пока они выпили весь квас и доели все до крошки. Уходя, предупредил:

- Отселева - ни-ни! Большевички везде вас ищут, и мы на случай чего своих порасставили для стражи. Как бы они вас за чужих не приняли. Ждите.

- Не верят, - сказал Степан, когда дверь за дьяконом закрылась, попали куда надо, а действовать нельзя. Готовься к проверке.

На следующий день Гуляев вернулся домой поздно. Пока никаких новых сведений о пожаре собрать не удавалось. Жители ближних к складам домов хмуро помалкивали. Патрули подозрительных не встречали. Все в уездном отделе милиции нервничали. Кажется, нервничал и Бубнич, но это выражалось лишь в том, что он крепче и чаще растирал себе залысины и расчесывал могучие заросли на затылке. Во дворе, среди рядовых милиционеров, много толковали о побеге Клешкова. Кто жалел парня, кто клялся рассчитаться, и отмалчивался лишь один клешковский конвоир Васька Нарошный. Но Гуляеву он открылся.

- Оно, конечно, - сказал он, отведя клешковского друга в сторону, что Санька пятки смазал, навроде подлость! Куда ему идтить? Одна дорожка к Клещу! А ить это - против своих. Но и то можно сказать: за что его к решке представили? За один-единый недогляд. Это с каждым могет быть. Потом, выяснив этот вопрос со всех точек зрения, он оглянулся и шепнул Гуляеву: - Я, брат, Саньке должник. У его в руках уж ружжо мое было, а я все за его чепляюсь. От страху больше. Он бы свободно штыком меня мог зарезать. Ан не стал. И тот, второй, хоть по черепушке врезал, а добивать не добил. Я ихнюю доброту помню. Коли когда Саньку встречу, ей-бо, не порешу. Душа у него человечья.

- Чудной ты, Васька, - сказал Гуляев, - это он просто шуму не хотел... А станет бандитом - нечего его и жалеть.

- Штыком - какой шум? - ответил Васька. - Не, это он по доброте, он завсегда такой был.

На этом разговор кончился, и Гуляев ушел домой, размышляя о странных свойствах человеческой натуры. Клешков теперь был ему враг, и ему не должно нравиться, что враг произвел даже при побеге большое впечатление на Васькину бесхитростную душу, и все-таки в глубине души ему было приятно, что Санька сохранил какие-то человеческие качества.

Размышляя над этими чудесами, Гуляев поднялся наверх и увидел свет в своей комнате. Он толкнул дверь. На стуле сидела Нина, а возле рундука стояли цветы.

- Как вам сегодня работалось? - спросила Нина, ожидающе поглядывая на него.

- Ничего, - ответил он, посидел молча, потом поднял голову.

- Нина Александровна, - сказал он. - Вы обманули меня. Я поверил, что в сундуке - единственные ваши запасы. Во всем городе нет лишней осьмушки хлеба. Я чувствую себя преступником. И ваша заботливость обо мне напоминает взятку. Очень прошу вас, давайте вернемся к прежним отношениям.

Она встала. Даже в тусклом пламени свечи было заметно, как побелело ее лицо.

- Вот ка-ак! - сказала она дрогнувшим голосом. - Вот как, значит... Она решительно прошла к сундуку и стала вытаскивать из него пакеты, ящички, банки. Расставив все это на полу, она очень медленно и тихо сказала: - Прошу вас, отдайте им, обреките нас на голодную смерть! Но только утешьте свою красную совесть!

Он смотрел на концы своих сапог.

- Я-то думала, что вы человек, Владимир Дмитриевич, а вы!.. - И убежала.

Через минуту тяжко пробухал по ступеням и рухнул перед ним на колени сам Полуэктов:

- Не погуби, милостивец, не донеси на нас, грешных. Ведь порешат нас всех! Я-то умру, ладно, баб моих не погуби, в чем они-то виноваты, подохнут голодной смертью - и все.

- Вам же оставили часть ваших запасов, - сказал Гуляев, - встаньте. Прошу вас об одном: уберите эти продукты из моей комнаты и никогда больше не пробуйте угощать меня ими!

Купец, пробормотав слова благодарности, с трудом вытолкал за дверь сундук, и слышно было, как он с грохотом сволакивает его вниз по ступенькам. Скоро все затихло.

Гуляеву стало вдвойне не по себе. Надо служить идее, как того требует революция. А он - мягкотелый интеллигент, вот он кто. Надо изживать в себе это.

Ночью они оба лежали на широких лавках в том же подполе. Дьякон ушел, недвусмысленно звякнув замком.

- Попали мы с вами, товарищ Степан, непонятно к кому, - шепнул Клешков,

- Запомни, - донесся к нему шепот Степана, - для тебя я Василий Петрович, что бы ни было - Василий Петрович! Или дядька Василий. Очень может быть, что повезло нам. На тех нарвались, на кого нужно было. Я, правда, по-другому обо всем этом думал, когда задумывал, но так лучше. Одно плохо, Санька. Не верят они нам. Убивать им нас - не с руки, должны они нас использовать. Но как? Вначале, конечно, наведут справки. В Сухове справки навести легко. Справки о тебе - что они дадут? Малый тихий. Почему, зачем в милиции оказался - кто ж знает? А вот что из комсы ты, узнают - это плохо. Узнают, как ты думаешь?

- Если у них агент среди наших есть - могут узнать.

- Тогда как будут спрашивать - не скрывай и сам.

- Ясно!

Проснулись они одновременно от громыханья замка. Вошли, освещая путь свечой, трое. Один, закутанный до самых глаз буркой, в нахлобученной до переносья папахе, остался в углу у входа. Князев с дьяконом прошли к столу, уселись там на лавке и стали прилаживать свечу, которая все время падала.

- Вставайте, ребятки, - сказал елейно Князев, установив наконец свечу, - все равно не спите, да и не время сейчас спать.

Степан сразу отбросил кожух, сел, поскреб в волосах, ткнул Клешкова:

- Малый, кончай дрыхнуть, хозяева идут.

Клешков вскочил, проморгался и поклонился сидящим.

- Почитает старших-то, почитает, - сказал, хихикая, Князев, - сразу видать, что у купца обучался. Видать.