Анна Данилова - Древний инстинкт

Церемония прощания близилась к завершению. Бессонов с горечью наблюдал за толпой. Что им всем нужно здесь? Зачем они пришли, когда не были даже знакомы с покойницей? А с каким неприкрытым любопытством они посматривают на мальчишек! Кто такие, мол, почему не знаем? Скоро узнаете. Уж их-то он не будет скрывать ни от кого. Будет повсюду водить их с собой, даст им все, что только может дать любящий отец. Что касается быта (он не прекратил своих созидательных мыслей даже тогда, когда услышал стук забиваемых гвоздей), то обратится за советом к Розе Цыбиной, она здесь – единственный нормальный и порядочный человек и искренне сочувствует ему, она подскажет, где и как нанимают нянек или горничных… Ему нужна хорошая няня, но только не молодая, чтобы не претендовала на роль будущей жены. Вот вроде Розы, разве что попроще, чтобы на нее можно было в случае необходимости цыкнуть… Олю опускают. Такую живую, живую, живую… А вдруг она там откроет глаза, и что тогда? Будет колотить своими маленькими ручками по крышке гроба… Нет, не будет. И глаза не откроет. Ее всю распороли, как большую белую рыбину. Сказали, что печень начала разрушаться, вроде как от алкоголя… Кретины! Она пила-то всего ничего, последнее время… А один мясник сказал, идиот, что перед ним тело нерожавшей женщины… Из уха, что ли, детки рождались?

И, вспомнив про ухо и все, что с ним было связано, он вдруг оглянулся, увидел залитую солнцем толпу посторонних ему людей, как-то дернулся, внутри его раздался почти детский всхлип, и он, сорвав с себя очки, разрыдался…

Он нашел ее в спальне для гостей, с ноутбуком на коленях. Она была в шортах и майке. Еще не просохшие от морской воды волосы спутанной гривой блестели на солнце, бившем в большое французское окно. Он очень хотел, чтобы компьютер заработал как бы сам, без вмешательства мастера, о котором она уже пару раз упомянула («Давай пригласим, отремонтируют. Хотя это можно сделать и в Москве…»). Тем более что мастер сразу бы все понял. Разве что следовало его перехватить и заплатить ему за молчание? Но он не владеет французским языком. Сколько сложностей! Не проще ли уже вернуть хозяйке любимую игрушку?

– Володя, – позвала она, не поворачивая головы, и в голосе ее прозвучало некоторое недоверие, – ты действительно не знаешь, куда сдернул Макс? Вот так взял и сдернул. Улетел в Москву, даже ничего не объяснив?

– А что случилось? Почему ты вдруг вспомнила о нем?

И тогда она повернула к нему лицо, и он увидел, что оно, к счастью, не заплакано, но глаза смотрят как бы сквозь него. Ему стало не по себе и от ее вкрадчивого голоса, и от этого невидящего взгляда, обращенного куда-то очень далеко, видимо, в фиолетовую зыбь Москвы, в сумрак ее московской квартиры, в красные тревожные пятна крови на ее подушке….

– Лена, что случилось?

– Володя, ты только скажи – ты знал или нет?

– Знал. – Он опустил голову, понимая, что лучше уж признаться в своих лучших намерениях удержать ее здесь, рядом с собой, пока Ольгу не похоронят, чем позволить ей мчаться сломя голову в Москву, чтобы с ней сделалась истерика прямо на кладбище. Он почему-то был уверен, что никакими силами он не сможет удержать Лену тут, подле себя, и что в лучшем случае она попросит его сопроводить ее.

– Ты боялся, что я полечу в Москву… – Она сглотнула и закашлялась, видимо, у нее от волнения сделалось сухим горло. – Ты думал, что я все еще думаю о нем и что в такой момент захочу быть с ним? Или… – Голос ее вдруг приобрел твердость, и в нем появилось что-то от здоровой досады и злости. – Ты подумал, что теперь, когда он остался один, овдовел, у меня появился шанс снова быть с ним? Ты так подумал? И поэтому что-то сделал с компьютером, чтобы я не смогла получать письма?

Смысла не было отвечать, она и так все поняла.

Лена резко поднялась, чуть не уронив маленький плоский ноутбук, переложила его осторожно на постель и, вздохнув и словно приходя в себя, встала перед Русаковым, скрестив руки на груди.

– Ты думал, что я с тобой тут пьянствую и трахаюсь, а как вернемся в Москву, так я примусь за Бессонова? Так, значит, ты обо мне думал?

И она вдруг кинулась к нему (он вовремя успел перехватить ее сжатые в кулачки кисти), совсем как тогда, когда он показал ей коробку из-под шоколада с деньгами от Бессонова, забилась в его руках, замычала.

– Ты думаешь, что мне от тебя нужна была только эта вилла? Да я могу ее спалить, прямо сейчас… Где зажигалка? – заорала она, бросаясь к двери и хлопая ею. Русаков побежал следом, боясь, что она, охваченная гневом (от которого у него на спине от удовольствия вздыбилась шерсть!), и правда еще подожжет что-нибудь. Он перехватил ее на кухне, прижал к себе.

– Ну все, успокойся…

От волос Лены пахло морем, солнцем, и он все еще боялся поверить в то, что ошибся в ее реакции на все те идиотские письма, прилетевшие из Москвы сюда, в маленький и слишком тесный для такого количества глупости и бестактности ноутбук.

– Если бы только знала, как я боялся, что ты улетишь туда, к нему…

– Но мы же… мы же с тобой обо всем договорились, мы же стали другими, Русаков… Как ты мог так обо мне подумать? Но как ты мог догадаться заранее, что она умрет?

– Мы все знали, что она не выживет, у нее была тяжелейшая форма воспаления легких плюс огромная потеря крови. Когда ее везли на «Скорой» с выкидышем, машина попала в пробку. Удивительно, как ее довезли вообще живую. Ты многого о ней не знаешь. Оля выпивала в последнее время. Не думаю, что жизнь с Бессоновым оказалась для нее спасением. Они оба были несчастны.

– Послушай, я должна тебе что-то сказать. Никогда не говорила, потому что была уверена – эта тема больше не всплывет. Но раз так все случилось… Володя, Бессонов для меня больше не существует. Согласись, что у меня было достаточно времени, чтобы разобраться в том, что с нами со всеми произошло. И тебя я полюбила не за то, что ты делал мне перевязки и кормил с ложечки, хотя и это сыграло свою роль, а за то, что ты здесь, у меня на глазах, показал себя таким, какой ты есть на самом деле, естественный, обыкновенный, без закидонов, и вот в такого, нормального, из мяса и крови, из кожи и волос, Володю Русакова я и влюбилась. По уши, понимаешь? Просто в мужчину. Не знаю уж, зачем ты держал при себе этого глянцевого Макса, может, чтобы проверить меня, но он и в подметки тебе не годится, понимаешь? И дело не в мускулах и внешности фотомодели. Мне трудно тебе это объяснить…

Не мог же он признаться ей, что присутствие Макса придавало ему сил, что, если бы не было Максима, он бы, может, не смог действовать с таким напором и так уверенно, как действовал. Что он, Русаков, при всем своем положении доктора и покровителя боялся ее. И что Роза это отлично понимала, советуя ему в компаньоны Макса…