Анна Данилова - Древний инстинкт

– Роза, он так ничего и не рассказал про Ольгу? – Со временем облик Ольги Нечаевой, удивительной женщины, снявшей квартиру, чтобы наблюдать за окнами своего любовника Собакина, да к тому же еще и матери двоих детей, плюс к этому жены Бессонова, обрастал мутноватыми слоями многочисленных тайн, которые, не переставая, мучили Лену. Ну что, что такого он в ней нашел, чего не было в Лене? Вероятно, для ее полного женского счастья ей не хватало узнать правду о семье Бессоновых, чтобы окончательно успокоиться.

– Нет, признался только, что очень любил ее, но это я и так поняла, когда увидела прямо в гостиной ее огромный, написанный маслом портрет. Она, маленькая хрупкая женщина, в вечернем синем платье, глаза грустные, и в них так много всего недосказанного. Он просто помешался на ней: не представляю, чем же она его приворожила. Просто влюбился, да и все. Из разговоров с ним я знаешь что поняла? Она была обычной женщиной. Отказалась от помощницы, сама готовила, убирала, стирала, благо, машинка есть, гладила белье. Он еще сказал: «Маленькими своими ручками». Она делала все быстро, все у нее получалось. Рано вставала, не любила валяться в постели. Разве что на фабрику утром не уходила, такая простая была. То ли недолюбил он ее, то ли она его к себе не подпускала, такой я сделала вывод.

…Кофейный сервиз Лена рассматривала особенно долго, настолько ей понравились крохотные английские чашечки в розах, кофейник.

И тут зазвонил телефон. Ее новый мобильный телефон, который ей подарил Русаков. Вместо мелодии – щебет птиц. Она бросилась на звук. Нашла сумочку в спальне, открыла ее, сунула руку и вместе с новым телефоном достала еще один, такой родной и потерянный еще там, на вилле «Алиса»… Щебет между тем продолжал звучать. Звонил Русаков, спрашивал, какие орехи она заказывала – кешью или грецкие?

Она сказала, что грецкие. Он поцеловал ее – она услышала звук поцелуя, улыбнулась – и отключился.

Взгляд ее был прикован к старому телефону. Серебристому, крохотному, с крышечкой. Она открыла его и просмотрела все входящие звонки. Звонила Татьяна, тогда, давно, когда они еще были в Антибе. И вдруг телефон выскользнул из ее рук. Оля. Ей показалось даже, что откуда-то пронесся по комнате ветер. Даже занавески на окне встрепетнулись. Что это? Привет с того света? Она посмотрела на число. Так и есть. День ее смерти… Точнее, ночь, ей осталось жить всего несколько часов… Достаточно было только нажать клавишу, чтобы она прочла текст письма. Почему так страшно? И все же она нажала… Цифры. Номер телефона! Интуиция подсказала ей, что звонить по этому номеру ей следует именно со старого телефона. Стоп. Прошло столько времени. Почему он заряжен? Причем отлично заряжен?

– Русаков? – Она решила позвонить сначала ему. – Ты меня слышишь?

– Что, родная?

– Это ты подбросил мне телефон?

Но он ничего не сказал. Конечно, это он. Решил, что теперь самое время. Почему? Ведь она, возможно, ждет ребенка. Ну и что с того? Обычный телефон.

– Так я звоню? – спросила она дрогнувшим голосом.

– Думаю, уже можешь позвонить. Прошло более сорока дней.

– А ты сам не пробовал звонить? Не знаешь, чей это номер?

– Честно – понятия не имею. Если хочешь, дождись меня, и мы с тобой вместе позвоним.

– Нет, – она коротко вздохнула. – Не могу же я постоянно опираться на тебя. Я и сама должна быть сильной.

– Если что – звони. Обещаешь?

Конечно, она обещает.

Вот они, обычные десять цифр. А вдруг она услышит голос Оли? Из той, загробной жизни? Точно, она спятила. Струсила. Дурочка.

Послышались длинные гудки. И вдруг прекратились. Возникла пауза, и женский глубокий голос произнес:

– Как вас зовут? Елена Репина?

– Да. А вы кто?

– У меня для вас письмо от одного человека. Приезжайте ко мне, я вам сейчас продиктую адрес. Только непременно возьмите паспорт или другой документ. Меня зовут Вита Викторовна.

И она продиктовала адрес, пояснив, что это интернат, спросила, когда Лена сможет приехать, чтобы быть на месте. Лена интуитивно поняла, что это тот самый интернат, где воспитывался старший сын Ольги.

– Я приеду минут через сорок. Только такси вызову…

И вот через тридцать пять минут она стояла на залитой солнечным светом улице перед бело-желтым, ярким, точно свежевыкрашенным зданием интерната. С колоннами и гипсовыми чашами с пламенеющими бархатцами перед входом. Ей почему-то не хотелось заходить внутрь. Она боялась запаха этого детского питомника, боялась широко раскрытых сиротских глаз…

Она еще раз позвонила. У нее зубы стучали, а ладони стали просто ледяные.

– Вита Викторовна, это Репина. Я стою на крыльце.

– Вы не войдете?

– Не знаю…

– Хорошо, я выйду к вам.

И вышла женщина. В белом халате и черных бархатных туфлях. Рыжие волосы обрамляют бледное лицо в пигментных пятнах. Беременная. Из приоткрытой двери потянуло запахом чуть подгоревшего молока.

– Вот, вы просили. – И Лена протянула паспорт.

Вита взглянула на нее, затем на фотографию в паспорте.

Потом молча достала из кармана жестко накрахмаленного, стоявшего колом на ее женственной и округлой фигуре халата ярко-желтый, из плотной бумаги конверт и протянула Лене.

…Лена поблагодарила ее и даже не стала ни о чем расспрашивать – откуда она знает Ольгу и что может быть в этом пакете. Внутри ее все страхи, слившись, замерли, затаились и ждали, ну что, что же окажется в этом желтом конверте? Интересно, Ольга рассказывала ей, Вите, о ней, Лене Репиной? Вопросы, вопросы… Конверт жег руку. Может, дождаться Володю, и они вместе распечатают его, прочитают? А что, если там обыкновенные документы на этого мальчишку?

Можно было, конечно, вернуться домой, устроиться среди сервизов, ковров и подушечек, свернуться калачиком и дожидаться возвращения Русакова. Но вытерпит ли она?

Лена шла по бульвару, щурясь на солнце, и чувствовала, как предательская дрожь подкатывает к желудку. Что это, тошнота? Ее мутило, ноги подкашивались. Еще немного, и она упадет, рухнет без сил на горячий асфальт в своем светлом костюме (и зачем только надела его и эти узкие туфли, этот золотой браслет и эти коралловые бусы). Все давит и мешает дышать. И еще тугая прическа. Волосы стянуты кверху, заколоты шпильками. Одно точное движение – и скальп будет снят победителем…

Она села на свободную скамейку, разулась, расстегнула верхнюю пуговицу жакета, сняла бусы и браслет, сунула их в сумку. Распустила волосы, тряхнула ими. Ну вот, теперь можно жить дальше. Глубоко вздохнула.

Дрожащими ледяными пальцами вскрыла конверт и увидела несколько густо исписанных женским почерком листочков. Фиолетовые чернила. В некоторых местах они плывут, как если бы на них капнули водой. Ба, да кто-то, похоже, рыдал над этими строчками. Как театрально…