Николай Оганесов - Играем в «Спринт»

— На столе. Я же говорил. — Взгляд Игоря был прикован к конфорке.

— Вы много чего говорили. — В тоне следователя впервые прозвучала неприязнь, но он справился с собой и по-прежнему сухо и подчеркнуто официально предложил: — Пройдите к столу, как если бы шли за коробком, и вернитесь сюда.

Игорь выполнил просьбу. Когда он снова подошел к плите, в нос ударил тухлый, вызывающий тошноту запах. С ужасом прислушиваясь к шипению газа, теряя над собой контроль, Игорь инстинктивно сделал шаг назад.

— Чувствуете запах? — следователь в упор смотрел на него.

— Нет, — едва выговорил он.

— Откройте вторую конфорку. Как тогда.

— Нет!

— Открывайте! — потребовал Скаргин.

— Нет! Не могу! — сорвался он на крик и в панике рванулся к двери.

Кто-то удержал его за руку, преодолевая сопротивление, вернул в комнату.

Он с облегчением отметил, что газ перекрыли, и лишь после этого спрятал лицо в ладони. Провал! Полный провал! Они привели его сюда, в волонтировский флигель, где еще бродит призрак хозяина, где еще звучит его голос, привели, чтобы он своим поведением выдал себя, и добились своего, добились, добились!..

Боясь отнять руки от лица, он раздвинул пальцы и сквозь узкий просвет увидел, что никто не обращает на него никакого внимания — каждый занят своим делом: лейтенант заполняет протокол, фотограф перезаряжает кассету, следователь диктует, прохаживаясь из угла в угол. Но это не успокоило. Он понимал: если и оставались возможности бороться за себя, то лишь формальные, потому что после сегодняшнего эксперимента морально он был уже уничтожен. Волонтир мстил ему, выполняя давнюю свою угрозу расквитаться за предательство. И, словно в подтверждение этой странной мысли, он вновь «увидел» сидящего почти рядом приятеля…

— Деньги я дам, парень. — Жора хлопнул заранее извлеченным из шифоньера бумажником. — Я ведь не так, как ты, в сберкассу не хожу. Держу свои наличными. Так спокойней. Сколько, ты сказал, надо? Четыреста?

Он послюнявил пальцы и отсчитал деньги.

— На, держи. Потом рассчитаемся. — Он снова полез в бумажник. — И вот тебе еще двести на путевку.

Игорь потянулся за деньгами, но Жора отвел руку.

— Погоди. Даю с условием, что отправишь эту каргу в санаторий не позже января, лады?

Разговор происходил в последних числах ноября, спустя месяц после того, как Игорь был посвящен в тайну.

Три года выжидал Волонтир: то боялся милиции, то сомневался. На четвертый начал строить планы, изобретал способы проникновения в чужую квартиру, но лучшее, что мог придумать, — обменяться со Щетинниковой. Обмен не состоялся. Нина Ивановна уперлась. И Волонтир растерялся. Прикидывал и так и этак, в конце концов сообразил: одному не справиться. Стал думать, кого взять в напарники, остановил свой выбор на Игоре. Тот устраивал его по всем статьям: в семье неблагополучен, собирается развестись с женой и уехать из города, не прочь выпить, в меру труслив, но за приличные деньги пойдет на риск, а главное — единственный сосед Нины Ивановны. Без него никак не обойтись. Делиться, конечно, не хотелось, но другого выхода не было, и он не торопясь стал готовить компаньона: осторожно прощупал, рассказал о Дмитрии, о его службе в зондеркоманде, потом о спекуляциях с имуществом, описал золото, драгоценные камни…

Как и ожидал, Игорь загорелся:

— Вот это размах, я понимаю!

— Ты, парень, еще не представляешь того размаха. Он, Дмитрий-то, в немцев не шибко верил, знал: будут деньги, будет и сила, и власть — все будет, потому и рассчитывал только на себя. Представь: сотни обручальных колец, перстни, монеты царской чеканки, часы с браслетами! Возьмешь такой — рука отвиснет.

— А ты не преувеличиваешь? — засомневался Игорь.

— Дурак. Знаешь, сколько народу в сорок втором ко рву поставили?..

— Так он с расстрелянных снимал?!

— И снова ты дурак, парень. Ну какая тебе разница, с кого снимал? Ты, что ли, этим занимался? Да и не знаю я точно. Может, и не снимал вовсе, может, ему немцы приносили. Среди них тоже спекулянтов хватало.

— В принципе верно, но…

— Что «но», что «но»? Отказался бы ты, к примеру, от килограмма золота? А?

Игорь ухмыльнулся:

— Чего зря языком молоть: отказался — не отказался. Был бы этот килограммчик в натуре, а уж я бы нашел ему применение, будь спокоен.

— Ну а если есть? — спросил Волонтир, невольно понизив голос, так как впервые открыто произносил то, что не давало покоя все три года. — Если есть такой килограммчик, что скажешь?

И подробно, пугаясь и одновременно удивляясь своей откровенности, рассказал, как часто в послевоенные годы вспоминал вещички, попадавшие в их дом от немецких офицеров, как удивился, узнав, что Дмитрий жив и привлечен к уголовной ответственности.

На допросах он не стал скрывать темные делишки брата в оккупацию, но при рассмотрении дела в трибунале изменил показания в его пользу. Произошло это по следующей причине. В один из первых дней судебного заседания его разыскал среди свидетелей словоохотливый адвокат, защищавший брата, и, отозвав в сторонку, передал привет от Дмитрия и его слова: «Если все обойдется благополучно, он сможет забрать себе все». При этом адвокат поинтересовался, не идет ли речь о деньгах. Волонтир поспешил ответить отрицательно, хотя сразу понял, что имеет в виду старший брат, понял так ясно, что, разволновавшись, вышел на улицу, чтобы никто не видел его дрожащих рук. Догадаться было и в самом деле несложно, так как ни на что другое, кроме ценностей из железного ящика, старший брат намекать не мог.

«Значит, не увез, спрятал», — ликовал Волонтир, прикуривая от вздрагивающей в пальцах спички. Стал перебирать в памяти полузабытые узелки с перстнями, монетами, массивными часами из тусклого желтого металла и только полчаса спустя, немного успокоившись, подумал: надо еще узнать, где спрятано. Дмитрий дал ему понять, что скажет, если все будет б л а г о п о л у ч н о. Значит, из кожи вон надо заслужить, сделать что-то для него! Но что? Над трибуналом не властен, свидетелей не подкупишь, остается изменить собственные показания. Скорее всего на это он и намекал, желая смягчить свою вину.

— Ну и ну, — удивился Игорь, слушавший внимательно, заинтересованно. — Много же ты выжал из одной фразы.

— На то и голова к плечам привешена, а не тыква, парень, — усмехнулся польщенный Волонтир.

— И что, сказал он тебе, где ящик?

— Прежде с меня семь потов сошло. Хотели даже к суду привлечь за ложные показания, но обошлось, сослался на память. Зато после приговора Дмитрий передал, что, мол, в печке кафель сменить надо. Там, значит, спрятана коробка.

— И известно, где печка-то?

— Не было бы известно, не затевал бы разговора. Но сначала скажи: поможешь?