Чингиз Абдуллаев - Фестиваль для южного города

Она открыла свою сумочку, достала пустую пачку сигарет и раздраженно отбросила ее в сторону.

– Нужно будет заказать сигареты в номер, – зло сказала Сада Анвар. – Так вот, я действительно прошла в спальню и увидел погибшего. Я видела, как кровь хлестала из его раны. Он был уже мертв, и я не могла ему ничем помочь. Нужно было решать, что именно мне делать. Кричать и звать на помощь? Конечно, прибегут люди, и будет большой скандал. Но потом меня несколько месяцев продержат в вашей стране. Если даже не главной подозреваемой, то главной свидетельницей. У меня нет даже английского гражданства, только вид на жительство. Первый муж не дал мне немецкого гражданства, мы довольно быстро развелись. Второй оформил мне венгерское гражданство, но кому оно нужно? А третий ничего не успел оформить, сразу отправился в тюрьму. И с таким грузом я должна была поднять шум, чтобы собрались полицейские. Они бы сразу вспомнили про моего мужа, арестованного за наркотики. И боюсь, что ваш справедливый суд сразу бы вынес мне приговор. Оставаться в вашей стране вообще на долгий срок я не планировала. Все это пронеслось в моей голове, когда я стояла над погибшим. Поэтому я взяла свою заколку и ушла. Пусть остальные разбираются. Я ничего не видела и ничего не знаю. Даже если меня начнут пытать, я больше ничего не скажу. Заколка лежала на столе в гостиной. Я взяла ее и ушла. И никто в целом мире, кроме вас, не сможет ничего доказать.

Дронго молчал. Он смотрел на нее и молчал.

– Не нужно так долго молчать! – крикнула Сада Анвар. – Это раздражает сильнее, чем ваши слова. Скажите, что я стерва. Что я умею устраиваться, что я расчетливая сука. И все будет правильно. Но я его не убивала.

– Вы понимаете, в каком сложном положении вы оказались. У господина Хитченса есть дипломатический паспорт и дипломатический иммунитет против любого судебного или прокурорского преследования. Максимум, что могут сделать власти, это выслать его из страны, – сказал Дронго.

– Все правильно, – сказала журналистка с непонятным внутренним ожесточением, – у них есть все. Дипломатический иммунитет, поддержка государства, большие деньги, гигантские авианосцы, грозные бомбардировщики. У них есть все, а у нас нет ничего.

– Хватит. Можно подумать, что вы бедствуете. Судя по вашим нарядам и сумкам, я бы так не сказал.

– Остатки былой роскоши, – усмехнулась Сада Анвар. – После второго мужа, который тоже был намного старше меня, я дала себе слово, что в третий раз выйду замуж по любви. Хотелось такого большого, светлого и чистого чувства. Хотелось рожать детей и иметь большую семью. Из четверых моих братьев трое погибли в той проклятой гражданской войне. Вы слышали о Подорице?

Он молча кивнул.

– Трое из четверых, – повторила она. – И я решила, что в третий раз все будет иначе. Но получилось еще хуже. Нет, я его действительно любила. Только он любил деньги и свою жизнь еще больше, чем меня. Вот так все и закончилось. И с тех пор я стала другим человеком. Теперь я точно знаю, что в этой жизни нужно успеть взять все, что можно. Взять здесь и сейчас, не надеясь на завтра. Думаете, что я отправилась в кровать Мовсани просто так? Его интервью произведет сенсацию в мире. Он мне все рассказал. Фетву объявили за его безобидный фильм, в котором не было ничего против ислама. Этот тип, который вынес фетву, был личным врагом его семьи. Можете себе представить? Потом совет улемов отменил фетву и потребовал от священнослужителя, нарушившего правила поведения, покаяния и отставки. Но в мире по-прежнему считают Мовсани этаким борцом с иранским режимом. Фетва давно отменена, никто не даст за его голову и пяти долларов. Но ему нравится эта загадочность, эта охрана, которая придает ему такую важность, положение гонимого и обреченного. Его везде принимают как второго Салмана Рушди, хотя все это неправда. Но иначе никто бы даже не вспомнил, что есть такой режиссер – Хусейн Мовсани. Вы видели его фильмы? Я видела, ничего особенного. Каждый человек точно знает в душе, чего он стоит. Можно обманывать весь мир, но себя обмануть невозможно. И Мовсани точно знает, что он не дотягивает до уровня Кияростами или Фархади, но благодаря славе приговоренного к смерти творческого деятеля он еще может выжать немного денег из своих спонсоров, быть интересным журналам и газетам, пользоваться благами английской цивилизации. И он точно знает, что обречен. Рано или поздно даже англичане поймут, что имеют дело с пустышкой, с лжецом, которого приняли за важную фигуру, с обычным мошенником, который уже больше никогда и ничего путного не снимет. В его первых картинах была жизнь, поэтому он и получил свои номинации. В его последней картине жизни нет. Это обычный лубок по Кустурице, который Мовсани явно не удался. Вот вам и вся правда.

– А почему вы считаете, что убийцей был Хитченс?

– Вы должны знать, что именно писал Зегер. И его взгляды на жизнь. Когда сегодня мы были на совместной экскурсии, он позвонил Мовсани, и я видела, как тот нервничает. На это обратил внимание и Хитченс. Он дважды спросил у Мовсани, почему тот так переживает. Мовсани долго о чем-то ему рассказывал. Они отошли в сторону, и я не слышала их разговора. Но я точно знала, что до этого Мовсани звонил именно Питер Зегер. Возможно, он пожаловался и Хитченс передал его слова по цепочке. Вот тогда они и приняли решение устранить немецкого журналиста. Нужно было обеспечить алиби самому Мовсани. Поэтому его отправили вместе с вами. Кто еще может обеспечить алиби известному режиссеру, если не самый известный эксперт в мире. Я вас не хвалю, я помню, что про вас мне говорили в Италии.

Хитченс подождал, пока все уйдут, вошел в номер и нанес удар по голове. Затем наверняка вытер свои отпечатки пальцев и ушел в свой номер, закрывшись изнутри. Вот и все. Я понимаю, что вы его не посадите в тюрьму, но все равно хорошо, что я вам рассказала. Иначе это было бы нечестно. Вы действительно могли подумать, что это я могла убить Питера или мой турецкий коллега Омар Лятиф, который, по-моему, и мухи никогда не обидит.

– Ясно, – кивнул Дронго, – мне многое становится понятным. Кажется, уже девятый час. Вы опоздаете на ужин.

– Я уже не пойду. Не смогу сидеть за одним столом с этим невозмутимым убийцей Хитченсом. Будет лучше, если я закажу себе ужин в номер. Да и они, наверно, не пойдут. Им сейчас не до ужина.

Выходя из номера Сады, Дронго кивнул ей на прощание. Теперь все вставало на свои места. Он поднялся на девятый этаж. Там уже работала целая группа экспертов. Приехал заместитель прокурора республики, курирующий следствие. Прибыли два заместителя министра внутренних дел, первый заместитель министра национальной безопасности. К счастью, журналистов пока не было. Дронго протиснулся по коридору и увидел красного от волнения генерала полиции, который рассказывал каждому о происшедшем здесь невероятном убийстве. Увидев Дронго, он радостно показал в его сторону.