Елена Арсеньева - Рецепт Екатерины Медичи

— Спасибо, — бормочет она, поворачиваясь, чтобы уйти.

— Не за что, — говорит женщина. И вдруг шелестит едва слышно вслед Марике: — Простите, фрейлейн…

Марика только молча кивает. Говорить нет сил.

Она сходит по лестнице, держась за стенку, чтобы не упасть. В висках стучит, в горле комок. Лицо покрылось холодным потом. Недалеко до обморока.

Лотта. Боже мой, Лоттхен… И фрау Керстен!

Марика прижимает кулаки к глазам. Нет, слез нет, она не может плакать, просто хочется причинить себе боль, убедиться, что она жива, если у нее может что-то болеть!

Лоттхен уже ничего не чувствует, ей не больно, не страшно, не одиноко там, где она теперь. Боже мой… сколько на нее всего навалилось сразу, на бедную девочку. Погиб ее возлюбленный, потом настал черед матери… Лотта обожала маму, жизни без нее не мыслила. Как страшно. Как страшно!

Запах гари становится отчетливей, тошнотворней. Марика отрывает кулаки от глаз, некоторое время тупо смотрит сквозь радужные круги и вдруг видит, что стоит над какой-то черной грудой.

Эта вещи Лотты и ее матери! Это их фотографии, их книги, их сожженная жизнь!

Нет сил смотреть, надо уходить.

Марика бросается в сторону и наступает на фотографию с обгорелыми краями, которая лежит чуть поодаль от черной кучи. И тут же отскакивает, потому что страшно же вот так стоять, наступив на человеческие живые лица. Тем более что одно из них — лицо Лотты…

Поднимает снимок. Да, это Лоттхен. Какая веселая, какая красивая! Она стоит, прижавшись к какому-то очень высокому мужчине, которому ее голова едва достает до груди. Рядом еще один молодой человек, он повыше Лотты, но не такой высокий, как тот, который обнимает ее.

Марика смотрит на снимок. Почему-то лицо этого высокого человека кажется очень знакомым. Она его видела где-то раньше. Видела… где же?

В метро, вот где! В метро, в котором Марика впервые встретилась с профессором Торнбергом!

Да ведь это Вернер!

Тот самый, который притворялся врачом. Тот самый, которого убил Торнберг. Тот самый, который работал с Рудгером Вольфгангом Хорстером!

Марика перевернула фотографию и вздрогнула, увидав кудрявый, нарядный, такой знакомый почерк Лотты: «5 апреля 1942 года. День нашей помолвки. Слева направо: Вернер Фест, Лотта Керстен (будущая фрау Фест), Пауль Шаттен, друг будущей семьи Фест».

Марика перевернула снимок и снова уставилась на лица Вернера и Лотты. Боже ты мой… У Лотты уже полгода был жених, она уже полгода была помолвлена, а ее лучшая подруга Марика об этом даже слыхом не слыхала! Где же Лотта познакомилась со своим загадочным Вернером?

Но не это сейчас важно.

Вспоминается беспокойство Лотты о пропавшем возлюбленном два дня спустя после приключений Марики в метро. Мрачное сообщение фон Трота: «У нее горе в семье». Отчаянный крик Лотты, обнявшей испуганную мать: «Все пропало!»

И вскоре — самоубийство…

Почему Лотта крикнула: «Все пропало!» Только ли потому, что была вне себя от горя, узнав о смерти жениха? А может быть… может быть, она рассчитывала на помощь Вернера? Может быть, надеялась, что он каким-то образом сможет избавить фрау Керстен от заключения в лагерь? И вдруг все рухнуло…

Но если Лотта надеялась на помощь Вернера, то он был, судя по всему, могущественный человек. Это какими же надо обладать возможностями, какими связями, чтобы суметь избавить еврея от заключения в концентрационный лагерь!

Или Вернер тоже на кого-то надеялся? Уж не на Хорстера ли? Наверное, тот бы смог помочь, если ходит в приятелях бригадефюрера СС Шталера…

Нет, на Хорстера нет надежды, ведь, судя по словам Торнберга, он отъявленный фанатик, рьяный нацист. Тогда, значит, Вернеру приходилось рассчитывать на кого-то другого. Уж не на те ли связи, на которые тоже намекал Торнберг? Как это он говорил? «Хорстер думал, что Фест работал на него. Напрасно он так думал! Интересы Феста лежали совершенно в другой плоскости. Он не отдал бы записку Хорстеру: сказал бы, что не смог вытащить ее у меня, а сам передал бы ее своим людям». Что же это за люди?.. Англо-американские шпионы, как предположил Бальдр? Или кто-то другой?

Марика снова уставилась на снимок. Какой красивый молодой человек этот друг будущей семьи, Пауль… как его? Пауль Шаттен. Марике в принципе не нравится этот итальянско-испанский тип, однако большинство девушек приходит от таких вот смугловатых яркоглазых очаровашек в восторг. Кто-то ей совсем недавно описывал подобного красивого молодого человека — черные волосы, черные томные глаза, красивый рот, похож на итальянца… Кто описывал?

Да ведь это был Ники! Точно, Ники рассказывал ей о Пауле, связном из Берлина. Марика спросила что-то вроде: «Он правда такой красавчик?» И Ники ответил: «Ну, можно сказать и так. Он очень нравится девушкам».

Надо полагать, от Пауля Шаттена — Марика еще раз взглянула на фото — все, как одна, ее знакомые девушки просто с ума сошли бы. Какое странное совпадение: два Пауля, два красавца итальянского типа…

Или нет никакого совпадения, и Пауль на самом деле один?

Стоп, стоп… Торнберг намекал, что Вернер — полная противоположность Хорстеру. Хорстер — нацист, фанатик, фашист. Кто может быть полной противоположностью фашисту? Только антифашист! Антифашисты занимаются спасением евреев. Например, на рю Лурмель около русской церкви Марика совершенно точно видела нескольких евреев. Наверняка мать Мария прячет их у себя.

Пауль работает на Сопротивление. Он антифашист. Вернер тоже был антифашистом, поэтому понятно, почему Лотта помалкивала о нем. И она дружила с Паулем. Какое странное, поразительное совпадение! Загадки, загадки…

И еще одна загадка. Почему Лотте о смерти Вернера сообщил фон Трот? Он что, тоже знал Вернера? Откуда? Да нет, скорее всего, Лотта, обеспокоенная исчезновением жениха, попросила заботливого начальника отдела навести справки в тех местах, где обычно наводят справки о пропавших или погибших. И фон Трот узнал страшную новость.

Ну да, скорее всего, именно так. Хотя… что там еще говорил Торнберг? Что он говорил о фон Троте? Якобы тот начал играть в какие-то политические игры?

Нет, конечно, нет. Адам фон Трот слишком умен, чтобы ввязаться в какие-нибудь безнадежные комплоты, пусть даже у них самые благородные цели. Наверное, речь идет о каких-то подковерных играх, чисто карьерных.

Так, надо взять фотографию и возвращаться в министерство. Причем как можно скорей! Перерыв подходит к концу. Во второй половине дня может появиться фон Трот. Спросить его? Намекнуть на то, что известно Марике? Вернее, на то, о чем она догадалась? Или не надо?

Нет, лучше молчать. Только попытаться узнать подробности о Лотте… Или тоже не надо? Ей ведь теперь уже ничто не поможет!