Елена Арсеньева - Рецепт Екатерины Медичи

Анне Краус берет его в руки — и рот ее начинает странно подергиваться. Она смотрит в лицо Марики, глубокая печаль затуманивает ее глаза.

— Этот красивый юноша, — говорит она, указывая на Пауля Шаттена, — находится в опасности. Он на краю гибели, потому что слишком близко общается с человеком, который одержим идеей уничтожения других людей. Конечно, этот человек некогда спас ему жизнь, но теперь он может стать причиной его гибели. Единственное средство спасения для него — разорвать губительную связь и немедленно уехать. И то я не уверена, что еще можно успеть. Но попытаться все же стоит. Вы должны его предупредить!

Анне настойчиво смотрит на Марику и возвращает ей фотографию.

— Нет, погодите, — отстраняет ее руку Марика. — Вы ничего не сказали о судьбах двух других людей!

— Что же я могу сказать, если они мертвы, и вам это прекрасно известно? — пожимает плечами Анне Краус.

Марика берет снимок из ее пальцев (чудится, оплавленные края фотографии раскалены, жгут ей руки!) и немедленно уходит. Потрясенная Урсула, свидетельница этой сцены, даже не пытается ее удержать, такое у нее лицо…

Еще светло, небо медленно золотится в лучах заходящего солнца, тепло. Чудесный в этом году сентябрь! Марика медленно идет по Савиньиплац. Ее не раз обгоняют свободные машины, кое-кто из водителей сигналит, ничего не имея против того, чтобы подвезти такую хорошенькую и так элегантно (хотя, может быть, и самую чуточку мрачновато) одетую девушку. Но Марика ничего не слышит и не видит вокруг себя.

Анне Краус… Нет, не зря ей верят, как богу. Непостижимым образом она угадала судьбу Лотты и Вернера, непостижимым образом угадала, что Марике известна их участь. Значит, надо верить и ее пророчеству насчет Пауля Шаттена.

Кто же такой тот человек, который одержим идеей уничтожения других людей? А что, если… А что, если это Хорстер?

Не столь уж бредовая идея. Если Хорстера знал Вернер, почему и Пауль не может быть с ним знаком? А может быть, это Торнберг? Уж кто-кто, а Торнберг наверняка в курсе подпольной деятельности Пауля — так же, как он в курсе дел Ники, Алекса и прочих мальчишек и девчонок, упоенно играющих в шпионов. Но… Он давно осведомлен об их деятельности, хоть и неведомо, каким образом. И давным-давно донес бы на них на всех, если бы хотел. Для него информация о человеке — лишь средство этим человеком управлять. Торнберг помешан на своих дурацких, жестоких, губительных опытах. Подпольная деятельность его нисколько не волнует.

Другое дело — Хорстер. Друг бригадефюрера СС Шталера, фанатик, нацист, оголтелый фашист. Такой же Blutsauger, как и вся эта свора.

Да, если Пауль Шаттен каким-то образом связан с Хорстером, ему надо опасаться за свою жизнь каждый день, каждую минуту! Очевидно, Пауль работает вместе с ним и получает от него какие-то сведения, необходимые Сопротивлению. И, конечно, Пауль убежден, что водит Хорстера за нос, использует его. Но это все равно что забавляться с ядовитой змеей! Если Хорстеру станут известны истинные цели Пауля, Шаттен будет немедленно уничтожен. А вместе с ним и все, кто с ним связан. Алекс, Ники, все другие…

О Господи, зачем только Марика решилась заговорить с Анне Краус! Зачем только она потащила с собой эту обгоревшую чужую фотографию! Зачем ей знать обо всех этих опасностях, разве мало она настрадалась за последние дни? И теперь еще страшное беспокойство за жизнь дорогих ей людей навалилось на нее…

Надо предупредить Пауля. Но как? Где его найти? Лотты нет в живых, а она была единственным связующим звеном. Или все-таки… Может быть, все-таки фон Трот в самом деле не случайно сообщил Лотте о гибели Вернера? Может быть, они были каким-то образом связаны? И если он знал Вернера, то знает и Пауля?

Разве что набраться завтра храбрости и спросить? Но ведь если фон Трот связан с антифашистами, он может и не ответить. Он-то не такой идиот, как Ники и Алекс, он прекрасно понимает все значение конспирации. Но Марика будет наблюдать за его реакцией. Он наверняка чем-то выдаст себя!

А если нет? И вообще, если он знать не знает никакого Пауля Шаттена? Хотя за спрос, как говорится на языке родных палестин, денег не берут, она все же наберется храбрости и наглости и задаст этот вопрос Адаму фон Троту. И все же надо попытаться что-то сделать самой…

Так, а ведь в Берлине до сих пор работает адресное бюро! Если только здание, где оно находится, не разбомбили… А где оно, кстати, находится? Марика не имеет ни малейшего представления. Но ничего, она узнает завтра. И завтра же сбегает туда в обеденный перерыв, попытается узнать адрес Пауля Шаттена. Если попытка закончится неудачей, а также если не удастся ничего добиться у фон Трота, останется один выход: ехать в Дрезден. Вернее, под Дрезден, в ту деревушку, близ которой размещен концентрационный лагерь, в котором содержится Алекс. Конечно, в лагерь ей больше не попасть без пропуска, но добраться до деревни шанс есть. А там она отыщет мусорщика… Как же его зовут, о Господи? Алекс ведь называл его имя… Иоганн? Фриц? Да нет же, Михель! Кстати, говорил Марике вовсе не Алекс, а болтливый мальчишка Ники. В любом случае в той глухомани наверняка только один водитель такого грузовичка. Вопрос, поверит ли Михель Марике… Может быть, примет ее за провокаторшу? Да ладно, за кого бы ни принял! В любом случае он должен забеспокоиться и связаться со своим кузеном. И тогда совесть Марики будет чиста.

Обычно, когда говорят о чистой совести, непременно добавляют: и можно будет спать спокойно. Однако Марика убеждена: даже предупредив Пауля об опасности, она будет мучиться бессонницей.

Бальдр, Бальдр… Светлый бог Бальдр!

На другой день бессловесная Аделаида Венцлов в одиночестве корпит над буквой Б каталога. Фрау Церлих только головой качает: вот уже вторую неделю фрейлейн Вяземски словно с ума сошла! Была такая прилежная работница, а после поездки в Дрезден к кузену ее будто подменили! Полное разгильдяйство, особенно по сравнению с прилежностью и трудолюбием Аделаиды Венцлов. Конечно, и той далеко до идеала фрау Церлих — министра пропаганды Геббельса, про фанатичную работоспособность которого остроумные берлинцы, играя словами «Klappe» (койка) и «eine grob Klappe» (луженая глотка) острят: мол, он ночует не в своей постели, а в собственной глотке, — но работает она очень усердно. Кончится тем, что начальство обратит внимание на недопустимое отсутствие фрейлейн Вяземски на рабочем месте и снимет ее с должности старшей сотрудницы, заменив Аделаидой Венцлов. Как бы девушке вообще не оказаться за бортом уютного корабля, называемого Auswartiges Amt! Уж кто-кто, а Марика Вяземски должна бы держаться за свою должность обеими руками, как за спасательный круг! Все-таки она не арийка. Ее соотечественницы почитают за счастье найти работу хотя бы на военном заводе, а она такая безответственная, такая глупая… И фрау Церлих укоризненно качает головой.