Елена Арсеньева - Рецепт Екатерины Медичи

Одна часть ее доноса готова. Это главная часть. Теперь осталось доделать то, что волнует ее очень мало, но то, что не сможет оставить равнодушным человека, которому адресована эта шифрованная записка. Под знаком

Марика рисует простую вертикальную линию —

На самом деле линия, которая называется Иса, не так уж проста и означает она руну смерти. И, наконец, самый последний знак —

Да-да, сабля. Расшифровать этот знак очень просто: надо лишь припомнить атрибутику христианских святых.

И вот что у нее получилось:

Не Бог весть, конечно, как хорошо нарисовано, даже местами корявенько, ну да ведь та шифровка, с которой все началось, была нарисована куда корявей! Марика придирчиво смотрит на дело своих рук и внезапно пугается, что человек, которому шифровка адресована, вдруг да чего-то не поймет. И она вспоминает слово, одно слово, которое просто просится в эту шифровку, как порою какой-то предмет просится на полотно художника, чтобы сделать его замысел безусловным, выразительным, неоспоримым. И тогда на отдельном листке она принимается выписывать в один ряд буквы, в другой — цифры: сначала по порядку, а потом сдвигая — согласно принципам шифровки, разработанным еще при Юлии Цезаре. Нет сомнений, какое число брать кодовым. То же самое — 13.

Потом, когда она уйдет, листок с цифрами и буквами останется в книге «Свастика и саувастика». И, может быть, когда-нибудь следующий читатель этой книги с недоумением станет разглядывать и разгадывать эту, с позволения сказать, глоссолалию.

А у Марики в результате получается вот такое сочетание цифр: 19 1 6 6 17 4 16 13 25 25 17 4 7 26 19 17

И она вписывает его под всеми рисунками своей шифровки.

С облегчением переведя дух, как после тяжелой работы (а ведь работа и впрямь была тяжелая, во всяком случае, непривычная, ибо писать доносы Марике еще никогда в жизни не приходилось, да еще таким затейливым образом!), она складывает листок в заранее приготовленный и даже подписанный конверт. Впрочем, из разговора с Рудгером Вольфгангом Хорстером («просто Рудгером!») она узнала кое-что полезное для себя, поэтому она дописывает перед фамилией адресата еще одно слово и идет прощаться с Бенеке. Она целует его в морщинистую щечку, пожимает цепкую обезьянью лапку и уходит, сопровождаемая приглашениями заходить еще. Марика улыбается, кивает, наперед зная, что больше ноги ее не будет здесь, в этой лавке старинных книг, где на полке затаилась «Свастика и саувастика»… Вскоре она останавливает машину и просит отвезти себя к Министерству пропаганды. Поднимается по ступенькам и, улыбнувшись охраннику, отдает ему запечатанный конверт с просьбой передать профессору Теофилу Торнбергу.

Бригадефюреру Торнбергу, вернее сказать.

— Да… Конечно, качество исполнения сего шедевра может быть осмеяно придирчивым критиком, но я отнюдь не таков. Меня до такой степени растрогала эта ученическая старательность, это тщательное продумывание каждого знака, это прилежание, эта истовость, а главное, желание сделать дело нестандартно, непохоже на других, чтобы доставить мне не только ценную информацию, но и удовольствие, что я был просто потрясен. Не скрою, Меркурий, просто потрясен! Мне эта девочка сразу показалась очень талантливой. Ну и, конечно, сыграла свою роль кровь. Все-таки она племянница моего лучшего друга… вернее, лучшего друга моей юности. Когда я некоторым образом спас ему жизнь, пусть как бы невольно, то есть это он уверен, что все дело в случае… Но я знал, что затея, в которую мы с ним ввязались, обречена. Ну и не хотелось мне быть застреленным в каком-нибудь подвале, под рев грузовиков. А заодно выручил Георгия. Правда, люди неблагодарны, и дорогой мой Георгий очень быстро забыл о том, чем мне обязан. Он не смог переступить через некоторые свои, достаточно забавные, с моей точки зрения, моральные принципы. Мы остались приятелями, о да, но прежней дружбы нет и в помине. Впрочем, я и в былые времена почитал его ортодоксом, и мне и в голову не пришло, например, сказать, что тот мой припадок, во время которого я лежал, как мертвый, не подавая признаков жизни, был мною весьма искусно сымитирован. Я кое-что читал о шаманах древности и узнал некоторые рецепты, как останавливать дыхание и замедлять ток крови в жилах. Шаманы должны уметь это делать, чтобы путешествовать по сопредельным с нашим мирам. И пока бедный Георгий пытался вернуть меня к жизни, я смог попутешествовать по очень интересным закоулкам мироздания… А в это время люди, общение с которыми угрожало нашей жизни, были схвачены властями… Сознаюсь, не без моего участия, которое осталось тайной. Я впервые раскрыл ее вам, Меркурий, и догадайтесь, почему?

— Да потому, что я уже никому ничего не выдам, в том числе и вашу роковую тайну. Верно?

— Absolument, как выражаются любимые мною французы. Абсолютно верно! Но давайте пока не будем о печальном будущем. Поговорим об этом чудном, застенчивом и в то же время таком откровенном девичьем послании, которое дорого мне, будто какая-нибудь любовная записка тех лет, когда я был еще молод. Взгляните сюда, Меркурий. Что вы о нем думаете?

— Я думаю, что это полная чушь. Я могу разобрать здесь только два знака: пресловутый морской сигнал H, Hotel, который означает, если не ошибаюсь: «У меня на борту есть лоцман», и довольно плохо нарисованный, к тому же почему-то черно-белый «Юнион Джек», флаг Великобритании.

— Думаю, он черно-белый потому, что у нашей милой знакомой не было под рукой синего карандаша. Вот она и пошла по пути наименьшего сопротивления. Но зато Hotel изобразила, как могла, старательно.

— Не понимаю, зачем он здесь. И при чем здесь вообще лоцман?!

— Натурально, не понимаете, потому что лоцман ни при чем. Этот флаг не несет никакой смысловой нагрузки, это просто сигнал, чтобы привлечь мое внимание. Мол, я разгадала тот знак, который ты не нарисовал в своей шифрограмме, значит, я говорю с тобой на одном языке, мы стоим вровень, изволь отнестись серьезно к моим каракулям! Разумеется, я отнесся серьезно!

— Погодите, я начал кое-что понимать. Вот этот знак планеты Меркурий, отягощенный звездой Давида, — очевидно, я, грешный, продавший душу христопродавцам и врагам рейха?

— Само собой. Браво. Ну-ну. Дальше, дальше!

— Вилы, напоминающие игрек, мне непонятны. Подсказывайте, мой бригадефюрер… Или раз уж у нас пошел такой разговор, может быть, лучше я буду называть вас профессором?

— Как угодно, так и зовите. Я неприхотлив. Вилы, как вы их изволили назвать, — северо-семитский предок нынешней буквы V. Я долго прикидывал, какое слово подразумевается здесь.

— Может быть, victory? Победа?

— Это первый вариант. А второй, учитывая наличие в записке британского флага, — слово Verr?ter, предатель. Вам что больше нравится? В принципе, на общий смысл выбор варианта особенно не влияет. По первому получается, что Меркурий, продавшийся сами знаете кому, победил с помощью англичан. А по второму, что он предал англичанам на верную погибель — видите, тут упомянута руна Турисаз, знак разрушения, — кого же именно? Солнце, порожденное Одином и Фригг! Вы помните «Старшую Эдду», Меркурий?