Душан Митана - Конец игры

И все-таки на лице у него было написано, что еще что-то не дает ему покоя, только он не знает, как к тому подступиться. Он чуть помялся, а потом решился спросить напрямик:

— Чего нам темнить с тобой, мы же мужчины, правда? Знаешь, слыхал я тут, что студентки вообще не носят бюстгальтеров. Так, что ли?

Петер тотчас принял вид большого знатока по этой части. Ответ его прозвучал вполне дипломатично:

— Обобщать тут не следует.

Отец рассмеялся:

— Не умничай. Говори прямо, без околичностей.

— Ну видишь ли. Какая как. Кто может себе это позволить, а кто и не может.

Но отца с толку не собьешь:

— А твоя как?

Вопрос явно застиг Петера врасплох, но материн оклик спас положение:

— Петер, тут к тебе приехал какой-то товарищ!

На дворе стоял мотороллер. Парень, сидевший на нем, был в кроссовках, джинсах, черной кожемитовой куртке, на глазах — темные очки, на голове — шлем. Петер с любопытством оглядывал гостя. Но когда тот разоблачился — снял шлем и очки, — он узнал в незнакомце свою братиславскую приятельницу — Яну Гавьярову.

Визит Яны ошарашил Петера. (Прибыла точно по заказу, право. Словно это было не наяву, словно это было плодом его фантазии — ни дать, ни взять сцена из киноповести, которую он как раз писал. Но он не осложнял себе этим жизнь; и кстати сказать, ему всегда были по душе подобные жанровые несообразности.) В Братиславе они составляли одну из множества студенческих пар, питали друг к другу естественно возникшее расположение, всюду появлялись вместе. Их, как будущих подающих надежду художников (Яна училась на отделении графики), многое связывало: кроме всего прочего, оба фанатически любили кинематограф, вместе ходили в Дом кино, в театры, на выставки, на концерты, на студенческие вечера в институтский клуб (слово «дискотека» тогда еще не входило в привычный состав словаря), после каждой стипендии традиционно, пусть даже более или менее символически, не упускали случая промочить горло вином или «бурчаком» [32] Молодое, неперебродившее вино. в какой-нибудь из братиславских «вех» [33] Винный погребок, над входом в который висит «веха» — зеленый венок. (у них пока не было постоянного, гербового винного погребка или кафе, уже позднее Петер обосновался со своей братией, к которой Яна уже не принадлежала, в кафе «Крым» и у «Больших францисканцев»), бродили, держась за руки, по улицам старой Братиславы (братиславчанке Яне уже в одиннадцать положено было быть под родительским кровом), иногда целовались (дальше пока не зашли) и без умолку говорили, говорили обо всем, что ни взбредало в голову, им хватало, о чем поговорить, только о любви не сказано было ни слова. Нет, в любви они не объяснялись, такого старомодного грешка в отношении бонтона они не позволяли себе. Они открывали друг друга, присматривались друг к другу, очарованные самими собой и текущим мгновением, не требующим от них никаких обещаний и обязательств, — словом, вместе они испытывали полный «кайф».

Однако все то, что в Братиславе было таким необязательным в силу своей естественности, приобрело в Горном Лесковце — в связи с Яниным визитом — патриархально, по-деревенски осмысленную значимость.

Яна возвращалась в Братиславу от своей подруги, проживавшей в недалеком городке, заскочила в Горный Лесковец только на минуту, и Петер, хотя много раз — с мужской самоуверенностью, которой в Братиславе маскировал свою исконно провинциальную робость, — приглашал ее к себе домой, теперь, когда она и вправду приехала, вот так внезапно, без предупреждения, что дало бы ему возможность подготовить к ее визиту родителей и прежде всего самого себя, впал в растерянность. С одной стороны ее приезд льстил его самолюбию, в конце концов она была «кадровая» девчонка, но с другой (а как иначе) — он не мог не признаться себе, что самым примитивным и недостойным образом стыдится этого. Перед родителями ему было стыдно за Яну (по деревенским законам ее приезд казался несколько фривольным и неуместным), но стыдно было и перед Яной за то, что он стыдится ее перед родителями (по всем свободолюбивым студенческим понятиям ее визит был напрочь лишен всякой условности и достоин восхищения). Короче говоря, более всего он стыдился самого себя, был в растерянности, и Яна, которая очень быстро распознала его душевную раздвоенность, беззастенчиво потешалась над ним.

Да, это была нелепая ситуация, и, естественно, он благодарно и облегченно вздохнул, когда Яна по прошествии получаса с нескрываемой иронией объявила, что хотя она и была несказанно рада возможности познакомиться с родным краем маэстро, однако не хочет отвлекать маэстро от творческих дел, дабы не обеднять будущие поколения плодами его духа — и посему она с уважением откланивается. Но тут, ко всеобщему удивлению, вмещалась мать. Она решительно заявила, что не отпустит Яну без обеда, причем не потому, что прониклась к ней какой-то особой симпатией, а просто — так не положено. Что сказали бы люди. На это Яна с неудержимым смехом ответила, что еще ни разу в жизни не получала такого корректного приглашения на обед и потому безусловно не может от него отказаться.

А вообще это был на удивление сумбурный день. Начался он с Яниного изумления. Увидев безбородое лицо Петера, она с притворным ужасом схватилась за голову:

— Господи, кто ж тебя так изуродовал?

Это было первое, что она сказала.

Отец рассмеялся, а мать, позеленев от злости, выговорила:

— Я. Я его так изуродовала, барышня…

— Меня зовут Яна, — представилась она. — Рада познакомиться, тетя.

— Славикова, Алжбета Славикова, — сказала мать с холодным достоинством и после короткого колебания протянула ей правую руку.

— Гавьярова. Яна Гавьярова. Очень приятно, пани Славикова, — с неопределенной улыбкой она пожала руку матери. Материно лицо скривилось от боли.

— Вы с ума сошли! — воскликнула мать и резко выдернула руку из Яниной ладони. Яна покраснела и виновато пробормотала:

— Извините… Пани Славикова. Я нечаянно…

— Что случилось? — спросил отец, вытаращив глаза.

— Она мне чуть руку не размозжила.

— Яна занимается каратэ и подчас не может рассчитать свою силу, — поспешил объяснить Петер Славик. Отец от души рассмеялся и, прежде чем сообразил, что делает, запанибратски хлопнул Яну по заду:

— Ну и ну. Кто бы это сказал, глядя на вас, Янка. Тоненькая, как прутик, и вдруг такое… — Он опомнился и тоже извинился: — Простите, Янка, даже не знаю, как рука поднялась… Извините. Я — Владо Славик. Владимир Славик. Отец Петера. Пошли, покажу вам зайцев.

Таким было знакомство.

Отношение отца к Яне определилось с самого начала. Раз он с места в карьер захотел показать ей своих зайцев, значит, она ему понравилась с первого взгляда. Правда, заячья экскурсия не состоялась. Помешал Петер, напомнив, что Яна устала с дороги, хотя на самом-то деле он опасался, что при осмотре зайцев отец не найдет в себе сил умерить свое любопытство касательно студенток и их бюстгальтеров.