Владимир Михайлов - Выстрел на Лахтинской

Да, случай сложный, и Сазонов понимал, что допрос должен стать решающим. Заключение эксперта гласило, что профессор умер не на кровати, а на полу. Уже одно это дает основание изобличить Марину во лжи. Далее, если бы профессор стрелялся сам, то револьвер лежал бы рядом с ним, и в дуло затекла бы кровь — судя по фотоснимку, ее скопилось там немало. Наконец, профессор отнюдь не был левшой. Так почему же он стрелялся левой рукой? Пусть Марина попытается объяснить все это.

Волновался Сазонов, пожалуй, не меньше, чем Марина, которая час спустя постучала в уже знакомую, обитую черной клеенкой дверь. Следователь сидел за тем же столом, покрытым зеленым потертым сукном. Пепельница перед ним была полна окурков, в комнате клубился табачный дым.

— Ну что ж, приступим, Марина Андреевна, — сказал следователь, внимательно взглянув на обвиняемую.

Он увидел, как она изменилась за эти два месяца — похудела, даже постарела, и глаза ее стали какими-то потухшими, в углу рта обозначились горькие складки.

— Итак, судя по вашим предыдущим показаниям, профессор застрелился на кровати и после этого вы перенесли его на пол?

— Нет, — ответила Марина, — в прошлый раз я нарисовала не совсем верную картину самоубийства.

Это было полной неожиданностью для следователя. Он-то полагал, что Марина подтвердит свои показания, и уже приготовил заключение экспертизы, чтобы уличить ее во лжи.

— В действительности дело обстояло так, — продолжала она, — Вечером, накануне гибели мужа, мы опять мучительно и долго выясняли отношения, и я заявила, что, наконец, твердо решила уйти от него. Спали мы на полу, так было прохладнее. Ночью муж часто вставал, ходил по квартире, что-то обдумывал. Я спала плохо, мне было тревожно.

Рано утром пошла на базар неподалеку, чтобы купить фруктов к завтраку. Открывая дверь ключом, я услышала выстрел. Подбежала к постели и увидела, как у Николая Петровича с виска тоненькой струйкой стекает кровь. Я страшно закричала, а он чуть приподнялся, повернул голову в мою сторону и дважды перекрестил меня.

— Почему же вы раньше утверждали, что перетаскивали мужа вместе с постелью на пол? Ведь вы были предупреждены об ответственности за дачу ложных показаний.

— Мне было стыдно — вдруг все узнают, что мы с профессором спали на полу.

— Гм... мне кажется, что эта причина не настолько серьезна, чтобы обманывать следствие. Ну, ладно. Скажите, где находился револьвер после выстрела и почему на нем нет следов крови? Прошу на этот вопрос ответить точно и правдиво.

— Как я припоминаю, револьвер лежал после выстрела на постели. Он был чуть испачкан кровью, но я его вытерла, а затем положила на стол в прихожей. Когда какой-то мужчина побежал вызывать скорую помощь, я снова взяла револьвер и даже выходила с оружием во двор.

— Если вы говорите правду, то ваш поступок меня крайне удивляет. Вы ведь понимаете, что после убийства или самоубийства все должно оставаться на месте, чтобы не затруднять следствие. Вы ведь и судебную медицину изучали?! Зачем же вы это сделали?

Она ответила не сразу. Сидела потупившись, затем подняла на Сазонова глаза, полные слез, тяжело вздохнула и проговорила с трудом:

— Я взяла револьвер потому... Потому, что сама тоже хотела покончить с собой.

— Вот как! Неужели вы так сильно любили своего мужа? Не каждая жена решилась бы на это!

— Я не просто любила Николая Петровича. Я боготворила его. За ум, за талант ученого. Он был необыкновенный человек во всем. Я бы покончила с собой тогда. Остановило одно: мама. Она тяжело больна. Это убило бы ее.

— Марина Андреевна, — сказал следователь как можно мягче, — я хотел бы вам верить, но, к сожалению, в ваших поступках много противоречивого, и это вызывает большие сомнения. Судите сами, сначала вы говорили, что муж застрелился на кровати и вы перенесли его с постелью на пол. Теперь утверждаете, что он спал на полу. Чему верить? На первых допросах вы заявляли, что не трогали револьвер, а теперь говорите, что брали его в руки, даже обтерли и хотели выстрелить в себя. Где гарантия, что вы не придумали это объяснение, чтобы оправдать себя?

Профессор не был левшой, а между тем выстрел произведен в левый висок... Вы понимаете, слишком много говорит не в вашу пользу, и я должен вас предупредить: если вы не сумеете доказательно объяснить эти противоречия, улики оборачиваются против вас. В последний раз советую: расскажите всю правду, какой бы горькой она ни была. Вам станет легче, и суд учтет ваше чистосердечное признание... Ну, Марина Андреевна...

— Поверьте, я сказала правду, — она всхлипнула.

— Но нужны факты, факты, Марина Андреевна.

— Мне больше нечего добавить.

Сазонов написал обвинительное заключение и поехал с ним к прокурору для утверждения.

— Так все-таки призналась она в убийстве? — спросил прокурор, листая обвинительное заключение на двух десятках страниц.

— Нет, категорически отрицает свою вину, утверждает, что профессор застрелился сам.

— Ну, а вы... уверены, что это убийство?

— Безусловно, — заявил следователь, — обвиняемая все время говорит неправду, путается в собственных показаниях. Вначале она утверждала, будто муж застрелился на кровати, и она уже потом перенесла умирающего на пол...

— Зачем ей было обманывать?

— Объяснение смехотворное — боялась огласки, что они с профессором спали на полу, я же думаю, ей надо было как-то объяснить отсутствие револьвера на постели, куда он непременно должен был упасть из руки профессора.

Убийство подтверждается и необычным для самоубийц входным пулевым отверстием; оно на левом виске, но известно, что левшой профессор не был. Далее, если мы согласимся с тем, что муж якобы перекрестил Марину Андреевну уже умирая, то фотография, сделанная после смерти Панкратьева, вновь уличает обвиняемую во лжи. Поворачивая к ней голову, он должен был испачкать кровью затылок, спину, подушку.

— Каковы же, по-вашему, мотивы преступления?

— Суть, полагаю, в том, что обвиняемая разрывалась между матерью и мужем, жизнь ее превратилась в сплошное терзание. Она искала выход. Вот она и пришла к мысли об убийстве. Рано утром пятого августа Марина вернулась с базара и застала профессора еще спящим. Тогда она вытащила из-под подушки револьвер и выстрелом в левый висок убила мужа, чтобы решить, как ей казалось, все проблемы.

— Логично ли это? Прежде чем утвердить обвинение, я хочу подробнее ознакомиться с приведенными в деле документами.

Вечером, когда посетители уже разошлись, а за окном стемнело, прокурор зажег настольную лампу и начал внимательно читать объемистое «Дело по обвинению М. А. Панкратьевой в преднамеренном убийстве мужа». Вновь и вновь перелистывал он его. Сперва выводы, сделанные следователем, казались незыблемыми, но постепенно возникали сомнения. Ну, хотя бы то, что профессор был жив некоторое время после выстрела. Значит, лужа крови, хорошо видная на фотографии, образовалась постепенно.