Эстел Томпсон - Фальшивый грош

Ушла я уже около четырех. Мне предстоял еще один визит — я завезла жирафа в больницу и подарила Линде, своей пациентке с аппендицитом. Малышка была очень больна, но теперь поправлялась, ее выписывали через несколько дней; девочка горевала, что пропустит ярмарку. «Ведь с самого Рождества деньги копила!» — жаловалась она.

Представляя размеры бедствия для мира семилетней, я и решила в утешение сделать ей маленький подарок.

Линда пришла в восторг — обняла меня за шею и заверила, это самый красивенький жираф в мире.

— Он правда с ярмарки? — допытывалась она.

Я кивнула.

— Выиграла его специально для тебя.

Девочка ласково погладила его длинную шею.

— Ой, какая ты милая!

Относилось ли замечание ко мне или к игрушке — не знаю, но из больницы я выходила с чувством, что мир — местечко ничего себе.

Все еще под влиянием великодушного настроения я решила помыть машину, как только вернусь домой. Вернулась я еще засветло и переоделась в темно-серые брюки, голубую блузку и темно-синий джемпер — не думая-не гадая, что всего через несколько часов жизнь моя будет держаться на том, что на мне надето.

Добросовестно помыв машину, я отправилась на кухню и занялась готовкой обеда. Не торопясь, поела, часок посмотрела телевизор и отправилась к себе писать письма. Все еще размягченная, согретая счастьем дня, я и в голову не брала, что отель, в сущности, пустой: кроме меня, дома был только Бен Шорт. На ипподроме шла вечерняя программа, предстоял фейерверк и другие зрелища, так что те, кто остался в Авроре, вряд ли вернутся раньше одиннадцати.

Около десяти затрезвонил телефон. С легким вздохом — из-за того, что рушится мой мирный вечер, я подняла трубку.

— Да, доктор Фримен слушает.

— Джеки…

Сердце у меня оборвалось.

— Карл! — закричала я. — Что случилось?

— Джеки, сожалею, что беспокою тебя. Может, ничего особенного…

Голос у него напряженный, хриплый, речь спотыкается.

— Карл! Ты болен?

— Похоже на то. Понимаешь, разболелось горло, и я нашел в аптечке пенициллин, его еще Элинор покупала. Мне помнилось, что он вроде как для горла помогает, и я принял две таблетки. А через несколько минут на руке у меня проступили красные пятна, чесаться стало страшно. И только тут я вспомнил, что несколько лет назад, еще в Германии, у меня уже случалась реакция на пенициллин, и врач сказал, что лекарство мне противопоказано.

Он замолк, точно позабыв, о чем говорил. Чувствуя холодок тревоги, я ровно спросила:

— А зуд? Сильнее становится?

— Пятна расползаются. И такое странное жжение внутри. Все почему-то так быстро развивается. Ноги заплетаются, голова кружится… И горло — оно так распухло, едва могу сглотнуть. Я… — он запнулся, потом продолжил. — У меня с глазами что-то, я плохо вижу. Может, от пенициллина? Как думаешь?

Именно так я и думала. По симптомам, какие он описал, я поняла — лекарство может очень быстро убить его.

— Карл! Оставайся на месте! — велела я. — Прямо у телефона. Если трудно сидеть — ляг на пол. Но будь у телефона, чтобы я точно знала, где искать тебя. Я уже еду!

Вешая трубку, я услышала, как он бормотнул:

— С… спасибо, — хрипло, дыхание едва слышно.

Я схватила сумку, благодаря небо, что в ней у меня есть все, что может потребоваться, не надо заезжать в приемную. Выскочив из комнаты, я крикнула Бена: он мог вызвать «скорую», сэкономив для меня время.

Если Карл доживет до «скорой».

Карл стал жертвой довольно редкого заболевания: обширной аллергии на пенициллин. Лично я такого случая никогда не наблюдала, только слабые реакции, но и с ними шутки плохи. О таких случаях, как у Карла, я читала и знала, что без лекарства умереть он может через полчаса. А то и раньше. Даже сейчас нет стопроцентной гарантии, что успею к нему. На полпути к машине я снова приостановилась и крикнула:

— Бен! Где ты? Бен!

Молчание. Видно, вышел куда-то — да и весь город словно вымер. Я рванулась к машине. Возвращаться, вызывать «скорую» — некогда. Или, вернее, времени нет у Карла.

Отперев дверцу, я бросила сумку на переднее сиденье и скользнула за руль. Глубоко в подсознании что-то встрепенулось, слабенько тренькнул звоночек тревоги.

Я проигнорировала его. Нужно сосредоточиться на том, что делаю. Мотор завелся сходу, и я бросила машину на резкий со скрежетом разворот. Я не любительница особо быстрой езды, но сейчас счет шел буквально на секунды и, подгоняемая срочностью, я лихорадочно набирала скорость. Сердце у меня надсаживалось от боли, что пациент мой — Карл, я никак не могла сосредоточиться только на клинических симптомах.

Но я должна. Его жизнь зависит от моего умения. Нельзя допускать, чтобы на мои руки, разум или диагноз влияли эмоции.

Я успокоюсь, уговаривала я себя, как только я приеду, когда начинаешь работать — все меняется.

Успокоиться… Я еще раз тщательно проанализировала признаки, названные им. И опять что-то шевельнулось в закоулках памяти, что-то царапало, но я никак не могла зацепить мысль. Важность какого-то симптома? Я проглядела что-то… нужно другое лечение?

Да я же читала о подобном случае! Недавно попалась статья. В медицинском журнале? Нет, в популярном. Об обширной аллергии на пенициллин. И симптомы были в точности, как у Карла…

И вдруг меня как жаром опалило, я сдернула ногу с акселератора.

Вот именно! В точности… Чересчур в точности. И развитие событий, как в статье: там у больного тоже несколько лет назад уже случалась слабая реакция на пенициллин, и он тоже принял таблетки, купленные другим, когда у него заболело горло. И течение реакции идентично.

Тут мне раскрылась суть тревожного звоночка: голос Карла, хриплый, напряженный. Он сказал «Сожалею»…

«Сожалею…» Обычно говорят, «прости, что…» Но не Карл. Один из немногих признаков, указывающих, что английский ему не родной. В тот раз, сообщая мне, что меня надо убить, мне тоже хрипло прошептали: «Сожалею»… И с той же интонацией.

Я мчусь в искусно расставленную ловушку?

Свет фар упал на мост — дорога повернула к реке. На подъезде к мосту я тормознула, остановилась.

Дома отсюда не видно, я сидела в машине с включенными фарами, мотор урчал, а я всматривалась так, будто могла разглядеть, что творится в доме. Карл, конечно, один, миссис Уилкис, я знала, уехала в отпуск, а Тед Уиллис с семьей в Авроре, остались смотреть вечернюю программу.

Через десяток минут — если я приму неправильное решение — погибнет Карл… Или я.

Я страстно отпихивала мысль, что он убийца. Но от фактов не увильнешь. Лучше взвесить их, беспристрастно и побыстрее.

А факты таковы: мотив для убийства Элинор — припадок бурной ревности, и, оказывается, был не только мотив, но и возможность совершения убийства. Хотя кроме Карла об этом известно только мне. Что означает — есть у него мотив заставить умолкнуть и меня. Об этом я размышляла тысячу раз и прежде, и ответ, как бы ни был мне ненавистен, и как бы я ни старалась закрывать глаза — получался один: Карл — единственный, другого я не могла придумать, у кого имеется правдоподобная причина желать моей смерти.