Дмитрий Вересов - Искушение ворона

– Давайте уж помогу до конца, – сказал он с доброй улыбкой.

Таня поняла теперь, что улыбка у Гриши была не самодовольной и не хамской. А совсем иного свойства!

– Давайте я помогу вам отремонтировать вашу поломку, а то иначе это будет помощь полупроводника…

– Полупроводника? – удивилась Таня, позволяя своему спасителю увлечь себя в какие-то коридоры, в какие-то двери…

– Именно полупроводника, – со смехом подтвердил Гриша, – потому как проводник провожает девушку до самого дома, а полупроводник – только до первой опасности, до первого встречного хулигана…

Они пришли на открытый паркинг.

– Вот сюда, Танечка, – Гриша указал на представительский «кадиллак» и открыл заднюю дверцу.

Таня послушно вошла в полумрак просторного салона.

– Это ваша машина? – спросила она.

– Не совсем, но на сегодня вполне моя, – неопределенно ответил Гриша, – показывайте доктору свою спинку, не бойтесь, доктор вылечит…

Смеясь, Гриша рассказал Тане, что у него, как у хорошего солдата, всегда с собою есть иголка и нитка. И пока он дотрагивался до ее спины…

Пока он прикасался к ней своими тонкими пальцами… Пока он трогал ее… Она вдруг почувствовала необыкновенную радость и свободу.

Он… Он стал ее Тристаном. Он стал ее избавителем… И он прикасался к ней. К ее спине.

Тонкими частыми стежками схватывая разошедшуюся молнию.

– Вы из службы спасения? – шепотом спросила она…

– Почти, – ответил Гриша…

И тут она почувствовала, как он наклонился к ее спине губами.

Закончив стежки, чисто по-русски решил перекусить тонкие ниточки…

Он перекусил нитку, но не отвел губ, запечатлев на ее шее нежный, едва влажный поцелуй.

– Спасибо вам, – сказала Таня, – вы мой спаситель…

Когда они вернулись из гаража к гостям, вечеринка была в самом разгаре.

– Гриша, спой нам! – попросила одна из вчерашних ассистенток, та, что щелкала давеча своим «никоном», а теперь вместо фотоаппарата держала в руках бокал шампанского.

– Гриша, спой! – вторили ей гости.

– Спойте, Гриша! – попросила своего нового друга Татьяна.

– Ну, если только Таня мне подпоет, – сказал Гриша, беря в руки гитару.

– Точно-точно! – подхватил оказавшийся тут Эрон, – дуэтом, дуэтом, пожалуйста…

И когда Таня, слегка откашлявшись, попробовала голос, Эрон крикнул куда-то в глубь гостиной:

– Колин, Колин, подойди к нам сюда, ты хотел на это посмотреть…

И они спели.

Они спели «Яблоньку». Причем спели так, как будто репетировали вчера весь день. Гриша даже знал два куплета на цыганском, и спел их один своим мягким, словно черный бархат, баритоном.

Спели «Шумэн-шумэн» по-цыгански, Гриша прекрасно подтягивал вторым голосом, а когда он сыграл сложное, исполненное звучными пассажами гитарное соло, Таня не удержалась и прошлась цыганочкой по вмиг освободившемуся проходу.

Все их обступили. Обступили и хлопали в такт Гришиным аккордам.

– Ай да Таня Розен, ай да молодец, – громче всех хлопал Колин Фитцсиммонс, – с такой актрисой разве мы не снимем приличный фильм? – обернувшись к какому-то важному мужчине, громко, чтобы все слышали, спросил он…

Их первая ночь была прекрасна.

Но она все же поплакала.

Поплакала, прошептав сама себе: «Прости меня, прости меня, мой ослик! Прости меня, Пашка…»

А когда они завтракали с Гришей, завтракали в постели в его номере, Гриша вдруг предложил ей записаться на студии «Юнайтед Артистс».

– Давай запишем альбом цыганских романсов!

– С тобой – все что угодно, – сказала Таня и снова раскрыла ему свои объятия.

Интересным образом на смерть лорда Морвена отреагировал журнал «Форбс». Американец Дэвид Лоусон, экстравагантный секретарь короля иллюминатов, который достался Тане в наследство вместе со всем движимым и недвижимым, во время утреннего доклада сообщил, что «Форбс» включил ее, леди Морвен, в десятку самых богатых женщин Англии. Сразу на почетное шестое место, между госпожой Аль-Файед и принцессой Анной.

– Боюсь, это нескромно, – сказала Татьяна Лоусону.

– Увы, мадам, но это теперь неотъемлемая компонента вашего имиджа, – ответил Лоусон с легким поклоном головы, – таковы неизбежные издержки гласности в демократическом обществе, мадам…

Татьяна фыркнула и укорила Лоусона в том, что он говорит банальности… Но журнал взяла, и несколько раз внимательно просмотрела форбсовские чарты вдоль и поперек.

Отметила в списке мировых лидеров знакомые фамилии людей из Ордена… Петти, Макмиллан, Хаммонд, Джейкоб Цорес…

Обратила внимание на впервые появившиеся в списках русские имена… Тополинский, Черновыдрин…

Но каков Гейл Блитс!

Он обогнал их всех и стоит на первой позиции.

«Наверное, это нехорошо», – подумала Татьяна и, резким, почти каратистским движением хлопнув ладошкой по рычажку сигарных ножниц, закурила длинную ароматную «Ромео и Джульетту»…

Разбирая почту, Лоусон напомнил ей, что целесообразно было бы откликнуться на приглашение и посетить благотворительную выставку Королевского общества садоводов, потому что там обязательно будут и королева-мать, и сама председательница общества – королева Елизавета.

У леди Морвен появится прекрасный повод напомнить ее величеству о намерении покойного тринадцатого лорда и кавалера орденов Подвязки и МБИ участвовать во вновь создаваемых благотворительных фондах ее величества…

– Увы, Лоусон, боюсь, это выглядело бы некорректно, ведь мы все еще в трауре.

Ох уж этот траур…

Хотя черные шляпки с вуальками от Нины Риччи ей были очень к лицу.

Таня не без удовольствия целых три дня потом разглядывала фотографии похорон, опубликованные и в «Ньюсуик», и в «Сан» и в «Пари-Матч», где крупным планом из-под черной вуали видны только бледная щека и подбородок… Белая-белая кожа… И красные-красные губы самой ярко-красной помады! Черное, белое и красное!..

И желтые розы, которые так изысканно смотрятся на черном…

На выставке будет море желтых роз…

Ах, и все-таки она женщина! Ей оч-чень хотелось поехать на выставку. Как маленькой девочке хотелось когда-то поехать в парк и покататься на карусели…

– А что, Лоусон, – спросила Татьяна, – ко дню Дерби мы еще будем в трауре?

Лоусон поглядел в календарь, беззвучно пошевелил губами и утвердительно кивнул.

– Да, мадам, все еще будем…

– Ах! – тягостно вздохнула леди Морвен, – и на скачки в Эскоте мы тоже не поедем!

И не то чтобы ей нужны были скачки, просто хотелось на люди, в суету, хоть на несколько часов избавиться от гнетущего одиночества.

Ах, как она теперь была одинока!

Родители?