Викас Сваруп - Шесть подозреваемых

— Босс, — сообщает он своим напарникам. — Срочно требует меня к себе с чемоданом. Вы уж тут сами заканчивайте. Завтра увидимся.

Лысый направляет на меня пистолет и делает вид, что стреляет. А потом выходит за дверь. Вскоре с улицы доносится грохот мотоцикла.

Бриджеш по-прежнему держит меня мертвой хваткой, но настоящий ужас внушает именно Нату, его товарищ. Коротышка приближает ко мне свое лицо, зловонно дышит в шею и спрашивает:

— Смотрел когда-нибудь фильм «Месть и закон»?

— Да.

— Помнишь ту сцену, когда Габбар [112] Главарь бандитов Габбар Сингх и честный полицейский Тхакур, герои фильма «Месть и закон». просит Тхакура подать ему руки? Полицейский отказывается, и он отсекает ему обе кисти. Мне твои руки не нужны, хватит и пальцев. Давай-ка их сюда, — ухмыляется он, обнажая неровные зубы в коричневых пятнах от сока бетеля.

По моей мокрой от пота спине пробегает озноб. Тем временем Нату берет мою левую руку, отгибает указательный палец и начинает заламывать его назад. Бриджеш торопливо заталкивает мне в рот платок, чтобы подавить крик. Кожа натягивается до предела, кости трещат, и сустав лопается. Раздается такой звук, словно кто-то нажал на пупырчатую упаковку, и фаланги бессильно повисают. Нату довольно ухмыляется и берется за средний палец.

У боли есть одно-единственное хорошее свойство — она вытесняет из разума все прочее, заполняя мозг целиком. Любовь и ненависть, зависть и ревность улетучиваются бесследно, и вы остаетесь наедине с мучительной агонией, терзающей каждую клеточку тела. Потом и агония исчезает; на ее место приходит просто тупая боль. К тому времени, когда Нату добирается до большого пальца, я уже нахожусь за гранью. Однако тут начинается самое страшное. На пороге появляется Чампи в желтовато-зеленом салваре-камизе и без чунни.

— Что случилось, Мунна? — спрашивает она полусонным голосом.

Бриджеш бросает на нее взгляд и брезгливо отворачивается. А вот Нату, похоже, в восторге от ее уродства.

— Ого! Посмотрите-ка, кто пришел? — хищно присвистывает он, наблюдая, как Чампи, больше не узнающая комнату, пытается подойти ко мне.

— Это еще кто? Сестра твоя, что ли? — рявкает Бриджеш, вытащив платок у меня изо рта.

— Да. Оставьте ее в покое, вы же со мной пришли разбираться, — выпаливаю я, жадно глотая воздух. — И вообще, она слепая.

— Да? — Нату пристально смотрит девушке в глаза. — По виду не скажешь.

— Говорю же вам, — подтверждаю я, силясь не выказать своего отчаяния.

— Ладно, сейчас проверим, — бросает Нату и щиплет Чампи за левую грудь.

Сестра возмущенно всхлипывает и принимается вертеть головой, пытаясь понять, где обидчик.

Коротышка хлопает в ладоши.

— Занятно. Такие упругие. Что скажешь, Бриджеш? Не против, если я развлекусь немного?

— Не вздумай тронуть мою сестру! — злобно кричу я и рвусь из вражеских рук, как собака с ненавистного поводка. — Убью, если тронешь, козел!

Нату размашисто бьет меня по лицу ладонью, а Бриджеш заталкивает кляп обратно в рот. Коротышке только этого недоставало для ободрения. Он хватает Чампи, зажимает ей рот волосатой ладонью, а свободной рукой принимается стаскивать одежду. Сестра сопротивляется и трепещет, словно коза под ножом мясника.

Ужас, как и зубную боль, нельзя описать, а можно только пережить. Остается дрожать всем телом и наблюдать, как Нату готовится изнасиловать Чампи.

Лучше бы мне провалиться сквозь землю. Ведь это я один виноват в происходящем. Легко догадаться, что станется с Чампи потом. Она и так слепа, а теперь еще превратится в глухонемую. Будет просиживать целые дни на скамейке, медленно обмахиваясь от зноя, с отрешенным лицом. А по ночам то и дело кричать во сне. Кошмары останутся с ней на всю жизнь. Подобной участи не пожелаешь и злейшему врагу.

Двадцать один год я прожил на свете, отвергая Бога, но в это мгновение сделался верующим. Я начинаю молиться всем божествам, которых только знал и даже не знал, с единственной просьбой: «Пожалуйста, пожалуйста, спасите мою маленькую Чампи». Вспоминаю фильмы, в которых Господь отвечал на молитвы, творя чудеса. Но храмовые колокола не звонят, и пол не трясется.

Отрицание — последнее прибежище бессильных. Нату еще возится с поясом от салвара Чампи, а в моей голове раздается голос, повторяющий без конца. Точно заезженная пластинка: «Это не моя сестра… Это не моя сестра, это не моя сестра… Это дешевая мусульманская шлюха».

Внезапно перед моими глазами вспыхивает живая картинка. Я вижу Лаллана, которого Мехраульский Мясник привязал вниз головой и пытает в полицейском участке. Друга я тоже не смог уберечь. Но если Лаллан был мне ближе родного брата, то Чампи дороже сестры. Духовные узы прочнее кровных.

Подобно тяжело раненному солдату, встающему из окопа, я собираю остатки последних сил и ухитряюсь пнуть Нату правой ногой. Удар приходится под колено. Вздрогнув от неожиданности, коротышка отпускает Чампи, и та с пронзительным криком падает на пол. Нату злобно рычит, вытаскивает из кармана брюк велосипедную цепь, а потом, намотав ее на кулак, хочет с размаха хлестнуть меня по лицу. Я пытаюсь пригнуться, и железка всей своей тяжестью обрушивается на затылок. В эту секунду мне почему-то чудится, будто дверь распахнулась. После этого я проваливаюсь в глубокое забытье, черное и бездонное, но бесконечно желанное.

Я прихожу в себя в больничной палате. Затылок ноет, левая рука упрятана в гипс. Осторожно касаюсь больного места, ожидая испачкаться в липкой крови, но пальцы нащупывают мягкую ткань. Должно быть, меня перебинтовали. На соседней кровати лежит моя мама, Чампи ухаживает за ней. У сестры на шее качается черный амулет.

— Что… что случилось? — Язык меня еле слушается.

— Чудо, — загадочно отвечает сестра.

Появляется доктор и объясняет, что мне еще повезло остаться в живых.

— Вы перенесли серьезное сотрясение мозга. Пальцы на левой руке переломаны. Теперь шесть недель, не меньше, проходите в гипсе, пока все не зарастет.

— Как моя мама? — спрашиваю я.

— Будет жить, — отвечает он и принимается изучать какой-то график, повешенный возле кровати.

— Долго я здесь пролежал?

— Два дня.

— Сколько мы вам теперь должны?

— Ничего, — улыбается врач. — Это благотворительное учреждение. Тут все бесплатно — и магнитно-резонансная томография, и рентген, и лекарства.

— Спасибо, — говорю я. — Можно идти?

Вопреки предостережениям врача, несмотря на ужасную головную боль, я иду пешком от больницы Даявати до храма. По нашей каморке точно смерч прогулялся. Деревянная столешница — и та разбита в щепки. В кармане «бенеттоновской» куртки по-прежнему лежат два билета первого класса. Я иду на вокзал, чтобы сдать их обратно. Не видать мне теперь Мумбаи. Слишком уж этот город любит покрасоваться, похвастать особняками да «мерседесами». Совсем как Дели. Это все для богатых. В индийских мегаполисах нет места босякам. Не важно, насколько ты честен, как тяжело зарабатываешь свой хлеб; тебя в любую минуту могут объявить вором и посадить за решетку — всего лишь за то, что ты не имеешь ни денег, ни власти. С чемоданом, набитым купюрами, я чувствовал себя королем. Я знал, что смогу позаботиться о Риту, исполнить любые мечты. Вместе с дипломатом канули в прошлое и великие грезы.