Викас Сваруп - Шесть подозреваемых

— У меня его больше нет. Избавился десять дней назад.

— Почему?

— Потому что он проклят, почему же еще? Я должен был знать. Он отнял у меня сына, единственного сына. — Голос Банер-джи дрогнул.

— Как это случилось?

— Ананда проходил учебу в Америке. А две недели назад погиб во время дурацкой дорожной аварии. Это я виноват. Не нужно было брать ваш ангетьяй, тогда и сын был бы жив. — Банер-джи залился слезами.

— У кого теперь камень?

— Я отвечу, но при одном условии.

— Каком?

— Расскажи мне, как воскресить мертвеца.

Экети покачал головой:

— Такое даже Нокаи не под силу. Никому не позволено оспаривать волю Пулуги.

— Пожалуйста, умоляю тебя. Жена сойдет с ума от горя. Я так больше не могу! — рыдал Банер-джи, заламывая руки.

— Это проклятие онкобоукуе. Ты сам его на себя навлек. — Экети пожал плечами. — Атеперь говори, не ангетьяй?

— Нет, — неожиданно разозлился Банер-джи. — Если не вернешь мне сына, значит, и тебе не видать священного камня.

С этими словами он быстрее ошпаренной кошки соскочил с кровати, метнулся вон и заперся в ванной комнате.

— Открой! — Экети забарабанил по двери, однако беглец не повиновался.

В неистовом отчаянии туземец перерыл все комнаты в доме вверх дном, невзначай разломал пару-тройку встроенных шкафов и расколотил несколько фарфоровых идолов, но так и не обнаружил священного камня. В спальне Банер-джи ему попался на глаза бумажник из черной кожи, забытый на столе. Экети взял находку и через парадную дверь, открыв задвижку, бросился в сад.

Две минуты спустя он был у молочного ларька.

— Что случилось? — выдохнул Ашок. — Я видел, как загорелся свет. Все в порядке?

— Да.

— А где камень?

— В доме его уже нет.

— Точно? Значит, Банер-джи его продал. Он рассказал куда?

— Нет. Но я принес вот это. — Экети протянул бумажник. Чиновник пошарил внутри. Наличных почти не было, зато нашлась визитная карточка. Надпись гласила: «Торговля антиквариатом. Собств. Санджив Каул. 18В, Парк-стрит, Калькутта, 700016». Ашок присвистнул.

— Вот у кого теперь ваш ангетьяй, могу поспорить.

— Что же нам делать?

— Завтра наведаюсь по этому адресу.

— Да, но как мы вернемся в гостиницу? Разве такси еще ходят?

Туземец не успел договорить: в ближайшем переулке послышался шум, и на дороге словно по волшебству появился авторикша. Ашок и Экети бросились к нему.

— Подбросите нас до Суддер-стрит? — спросил чиновник.

Водитель, мужчина средних лет, от которого за милю несло алкоголем, посмотрел на обоих расширенными глазами и с визгом ринулся наутек.

Парк-стрит находилась в элитном районе, полном самых модных бутиков и магазинов, торгующих дизайнерской одеждой. Антикварный магазин занимал весьма солидное здание бок о бок с фешенебельным рестораном «Континенталь». Ашок Раджпут отворил украшенную орнаментом медную дверь. Внутри полным ходом шли восстановительные работы. Потолок был черен от сажи, а в воздухе резко пахло гарью. Высокий светлокожий мужчина с длинным носом вопросительно посмотрел на вошедшего.

— Что здесь произошло? — поинтересовался Ашок.

— Три дня назад был ужасный пожар. Полмагазина сгорело как есть. Мы потеряли столько товара! Хорошо еще, что никто не пострадал.

— Вы мистер Санджив Каул?

— Да. Чем могу быть полезен?

— Ашок Раджпут, социальная служба Малого Андамана, — официальным тоном представился чиновник, предъявив ламинированное удостоверение. — Я здесь в связи с похищением древнего каменного артефакта, принадлежащего племени онге. Скажите, мистер С.К. Банер-джи продавал вам шивлинг?

— Ну да. Дней десять назад.

— Известно ли вам, уважаемый мистер Каул, что ваши действия нарушают Закон о памятниках древности и сокровищах искусства 1972 года?

— Банер-джи даже не сказал, что эта диковина — с Андаманских островов. — Каул нахмурился. — Послушайте, я не хотел нарушать никаких законов. Думал: обычный камень…

— Позвольте-ка на него взглянуть.

— У меня его уже нет. Продан в понедельник одному моему клиенту в Ченнае.

— Ченнае?

— Да.

Ашок невольно сжал кулаки.

— Сейчас же дайте мне всю информацию о человеке, которому вы его продали.

Через десять минут он вышел на улицу, пряча в карман листок бумаги с очередным адресом. Вернувшись в гостиницу, чиновник застал Экети мирно спящим.

— Поднимайся, ублюдок, и собирай вещички.

— Куда мы на этот раз?

— В Ченнай, — отвечал Ашок. — На встречу с неким господином СП. Раджагопалом.

— На чем поедем?

— На поезде.

По случаю фестиваля на вокзале Ховрах было куда многолюднее обычного. На платформах творился форменный хаос, пассажиры длинными рядами устраивались прямо на холодном полу, голосистые торговцы зычно выкрикивали названия журналов и газированных напитков, повсюду сновали носильщики в красном, удерживая на головах груды коробок и чемоданов. Увидев, как пот ручьями стекает по их лицам, туземец повернулся к своему спутнику:

— Почему эти люди так тяжело работают?

— Да потому, что нас не кормят задаром, как ваше племя, — огрызнулся Ашок. — Ты хоть представляешь, во сколько мне обошлись билеты до Ченная? Чувствую, это будет не поездка — сущий кошмар.

— А Экети нравится!

Однако, услышав грохот приближающегося поезда, андаманец тревожно напрягся. Потом он еще несколько мгновений прятался за спиной Ашока, прежде чем робко войти в мягкий вагон. Женщины дружно вздрогнули и крепче схватились за сумочки. Дети в испуге прижались к своим отцам. Туземец улыбнулся всем ослепительной, жемчужной улыбкой. Пассажиры расслабились.

Экети сел у окна и не трогался с места все двадцать семь часов путешествия. Солнце светило ему в лицо, ветер трепал полосы, а перед глазами, точно в пестром калейдоскопе, тусклые коричневые поля пшеницы сменялись роскошной зеленью молодого риса; молодой человек не переставал изумляться просторам страны, по которой можно ехать часами, легко минуя одну деревню за другой, и все-таки по-прежнему быть вдалеке от цели. Между тем понемногу смеркалось, день уступил место ночи, и беспрестанный перестук колес убаюкал Экети, точно сладкая колыбельная.

В Ченнае все было по-другому. Знойная, влажная — не в пример Калькутте — погода. Смуглые и усатые, как на подбор, мужчины. Женщины носили яркие, точно радуга, сари и цветы в волосах. А еще здесь никто не говорил на хинди.

На выходе из готического краснокирпичного здания вокзала туземец шумно потянул носом. В это время дул северо-восточный муссон, и воздух был напоен удивительным дождевым ароматом.

— Наверное, где-то рядом есть море?

— Есть. А ты откуда знаешь? — спросил Ашок.

— Экети уловил его запах.

Один из вездесущих желто-черных авторикшей взялся доставить пассажиров на Стерлинг-роуд в Нунгамбаккаме, прямо к резиденции Раджагопала. Влившись в бурный поток уличного движения, андаманец широко раскрытыми от восторга глазами разглядывал внушительные здания и нарядные витрины бойкого, многолюдного бульвара. Город пестрел бесчисленными плакатами, призывающими смотреть очередной тамильский блокбастер, однако еще сильнее Экети заворожили гигантские фанерные щиты с изображением политиков и кинозвезд, стоявшие вдоль дороги (некоторые из них достигали высоты трехэтажного дома), из-за чего и сам Ченнай напоминал ему плоскую глянцевую картинку. Огромная женщина в сари с ослепительной улыбкой боролась за голоса избирателей с пожилым господином в темных очках. [156] Имеются в виду Джаялалита и Карунанидхи, два главных политических конкурента в Тамил-Наду. Над улицей подобно древним колоссам громоздились красотки с горящими страстью глазами и благородные усатые герои с невыразимо правильными прическами.