Александр Смирнов - Вавилонская башня

— Ей тоже вернули старое название?

— Нет, пока во всяком случае.

— Интересные люди Ленинградцы, город три раза имя менял и всё прижилось, а улица не прижилась.

— Разве в Москве по-другому? Вы знаете проспект Горького?

— Конечно.

— А как её москвичи называют?

— Тверская.

— Вот видите.

Автомобиль подъехал к Аничкову мосту и повернул на Фонтанку.

— Вот тот дом, — стал показывать пальцем Василий.

— Куда подъехать? — спросил водитель.

— Вон к тому подъезду.

— Ленинградец так никогда не скажет. Надо говорить — к парадной.

Машина затормозила. Как не жалко было расставаться с новыми знакомыми, но путешествие подошло к концу. Василий попрощался с новыми друзьями, обменялся адресами и вышел из автомобиля.

Церемонии встречи старых друзей, как правила, проходят по одному и тому же сценарию: объятия, стол, сытный обед и рассказы, рассказы, рассказы.

По мере того, как Василий рассказывал про выполнение поручения Кузьмы, у бывшего прокурора лицо становилось всё мрачнее и мрачнее. Наконец он не выдержал и прервал рассказчика.

— Зачем же ты Маше по телефону звонил?

— А кому же мне звонить? Твой телефон не отвечал.

— По телефону вообще нельзя было звонить: ни мне, ни Маше.

— А как же тогда?

— Мы же говорили, что информацию нужно перепроверить.

— А я что сделал?

— Как же ты перепроверил? Получил ты её от полковника МГБ, а перепроверил у того же полковника.

— Полковник был другой.

— Зато МГБ тоже самое. К тому же одна информация отличается от другой.

— Чем отличается? — спросила Маша. По-моему никакой разницы нет.

— В первом случае Василию сказали, что уголовное дело было возбуждено, а потом закрыто, а теперь выяснилось, что его вообще не было.

— Точно. А я даже не обратил на это внимания!

— Стареешь. В отряде ты замечал любую мелочь.

— Там были враги, вот и приходилось относиться ко всему с подозрением.

— Здесь тоже не друзья, — проворчал Кузьма.

— Ты думаешь, что…

— Я ничего не думаю. Просто надо быть поосторожней.

Маша, заметив, что разговор вот-вот может скатиться за ту черту, где его можно будет характеризовать как антисоветский, решила разрядить обстановку компромиссной позицией.

— Кузьма, мне кажется, ты сгущаешь краски. Вася же сказал, что полковник был другой. Один человек сказал было дело, другой, что его вообще не было. Разница невелика. Неужели ты думаешь, что они прослушивают наши разговоры?

— Во всяком случае, не исключаю этого. Вы что-нибудь говорили про командира?

— Конечно. Иначе как я мог объяснить Маше необходимость моего приезда?

— Я надеюсь, что о том, где он сейчас живёт разговора не было?

— Я только сказала, что он в Кемерово, — виновато сказала Маша.

— А эти твои попутчики… Ты думаешь они просто так вертелись в поезде?

— Кузьма, но попутчики есть в любо поезде.

— Есть в любом, но мы всегда должны исходить из самого наихудшего варианта.

— Что же тогда нам делать? — спросила Маша.

— Предупредить командира о возможной опасности.

— Надо позвонить ему?

— Боже упаси! — воскликнул Кузьма. — Ножками, ножками.

— В Сибирь?

— А куда же ещё? Я утрирую, конечно. Поеду на поезде, и желательно без попутчиков.

— Я тоже поеду, — тут же предложил Василий.

— И я, — сказала Маша.

— А с детьми кто останется? — не согласился Кузьма.

— Они уже большие мальчики, справятся. А на работе я договорюсь.

И снова колёса отмеряют свои метры, снова за окнами мелькают леса, полустанки и поля, снова пассажиры рассказывают друг другу истории из своей жизни, но теперь это не посторонние люди, а фронтовые друзья, которые мчатся на выручку своему командиру.

Кузьма, подозрительно просверлив своим взглядом, наверное всех пассажиров поезда, успокоился. Слежки обнаружено не было. Бывший чекист позволил себе расслабиться. Он развалился на нижней полке и слушал рассказ Василия про партизанские годы.

Полковник МГБ тоже успокоился. Он позвонил в Кемерово и предупредил местных чекистов о приезде гостей. Пока они ехали в поезде, можно было отдохнуть — никуда не денутся. Ну а потом — последний штрих: троица ротозеев приведёт чекистов к белогвардейскому дезертиру и мышеловка закроется. Арестованных обвинят в каком-нибудь антиправительственном заговоре, а он полковник МГБ получит повышение за отлично выполненное задание. Нет, генерала не присвоят — масштаб не тот, но орден дадут, тут и думать нечего.

Всё наверняка так бы и закончилось, но, к сожалению, а может быть и к счастью не мы управляем обстоятельствами, а обстоятельства нами.

Полковник зашёл в свой кабинет, по обыкновению включил репродуктор, висящий на стене, и стал ждать. Сегодня он отменил все мероприятия, все встречи и оставил только ожидания. Он посмотрел на часы и подумал: "Поезд пришёл два часа назад. Сейчас они должны добраться до барона, а это значит, что с минуты на минуту должны позвонить из Кемерово".

Он посмотрел на телефон, но тот молчал.

"…Сегодня в двенадцать часов будет передано важное правительственное сообщение", — прозвучало по репродуктору.

Полковник не был бы полковником, если бы не умел увязывать текущий политический момент с каждым своим шагом. Сообщение, которое он услышал, требовало выдержки. Он не мог принимать решений, не зная, что случилось в государстве, поэтому, когда телефон соединил его с капитаном кемеровского управления МГБ, полковник решил взять тайм-аут.

— Нет, ничего не предпринимать, — командовал он капитану, — только наблюдать и докладывать. — Он посмотрел на часы и немного задумался. — Следующий сеанс связи в двенадцать тридцать.

Полковник сидел как на иголках. Он прекрасно понимал, что в Кемерово до двенадцати тридцати могло произойти всё что угодно, тем более, что время там было не московское. Ему было известно, что в состав преступной группы входил бывший сотрудник НКВД, который великолепно разбирается в вопросах конспирации. Более того все, за исключением женщины, были фронтовыми разведчиками, а это не фунт изюма.

"Уж скорее бы передали это правительственное сообщение", — думал полковник.

Стрелки часов подошли к двенадцати часам. В репродукторе раздался бой курантов. То, что услышал полковник привело его в шок. Он сидел за своим столом бледный, как мраморное изваяние и не моргая смотрел на репродуктор. Дверь кабинета открылась, и на пороге появился генерал — начальник полковника.

— Ты слышал? — спросил он.

— Да, — не меняя выражения лица, ответил полковник. — Умер товарищ Сталин. Что же теперь нам делать?

— Не знаю, — ответил генерал. — Не исключено, что и сухари сушить.

На столе снова зазвонил телефон.

— Да, — сказал полковник в какой-то прострации.