Герхард Баумрукер - Скандал

Берт уставился на нее.

— Что?

— Ты верно расслышал. — Она сделала еще одну глубокую затяжку. — Я выдала Клауса. Я проговорилась, но заметила это слишком поздно; это можно расценить как своеобразный акт мести. Клаус ничего не выиграл. Я его прогнала.

— Ты его…

— Да. Я его выдворила вон. — Она притушила наполовину выкуренную сигарету. Прежнее ощущение легкости исчезло. — Едва Клаус ушел, явился этот комиссар. Я думаю, он следит за ним. С Клаусом дело плохо. Я знаю: он ненавидел брата. Это выглядит как…

Берт кинул окурок в пепельницу и встал с места. Затем, словно ему не хватало воздуха, оттянул пальцем воротник.

— Проклятье.

— Сейчас я думаю, что, может быть, я его и не выгоняла. Не знаю. Ах, Берт, я вообще не могу понять, что со мной творится.

Слезы хлынули у нее из глаз.

Берт слегка обнял ее и осторожно положил ее голову на свое плечо.

— Я должен тебе это сказать? — спросил он тихо. Она отрицательно покачала головой. — Ты влюбилась в него по уши, — сказал Берт.

Ингрид отодвинулась от него. Она отвернулась, вытерла носовым платком слезы, высморкалась. Потом взглянула на Берта сухими глазами:

— Но я его выгнала!

— Именно поэтому, — подтвердил Берт.

— Берт, я не могу поверить, что он… собственного брата… Нет, я не могу в это поверить, Берт.

Он некоторое время молчал. Потом посмотрел на Ингрид — та выдержала его взгляд, — на кофе в чашках из буфета, и тяжело вздохнул.

— От меня Лотхен сегодня может вернуться на закаленную спортом грудь своего Макса Хокеди. Если хочешь, завтра приступай к работе. Так оно лучше. Ну, а сейчас давай пить этот так называемый кофе, а то он остынет.

Клаусу предстояло решить многое. Сейчас, разговаривая с различными людьми, он был очень серьезен и осторожен, и на всех, с кем имел дело, производил самое выгодное впечатление. Они пожимали ему руку и бормотали что-то насчет удара судьбы. Клаус, наоборот, был сдержан, тактичен, отклоняя слишком пылкие изъяснения в любви и преданности. В ответ на них он меланхолически улыбался, всем своим видом давая понять, что судьба действительно нанесла ему рану в самое сердце.

В темном костюме и черном галстуке он появился перед нотариусом.

Нотариус — бывший коллега Леонгарда по университету — огласил завещание. Из него следовало, что Клаус — единственный законный наследник, но нужно было выполнить обязательные в таком случае формальности. Не была забыта герром сенат-президентом и Тереза Пихлер, его преданная экономка. Клаус все выслушал с каменным лицом.

После этого он заехал в медицинский институт, где проводилось вскрытие. Результаты вскрытия его вполне удовлетворили. Похороны были назначены на завтра в Моосрайне и должны были быть как можно скромнее — такова последняя воля покойного. Клаус договорился с похоронным бюро, которое взяло на себя все заботы о достойном погребении.

Было еще рано, когда он появился в Богенхаузе на вилле Кротхофов — отца и дочери, единственных друзей Клауса, которые не изменили своего отношения к нему. Он позвонил. Дверь открыла горничная Фини в белом переднике и бросила на посетителя дерзкий вызывающий взгляд. Клаус никогда не симпатизировал этой особе, но препираться с ней сейчас у него не было желания.

— Фроляйн Ева дома, — сказала Фини. — Вы к ней?

Горничная осуждающе посмотрела на Клауса, словно он сделал что-то не так, и он тотчас понял, что именно.

— Я забыл цветы в машине, — солгал он.

Фини саркастически улыбнулась и пошла докладывать.

Клаус бросил беглый взгляд в зеркало, прежде чем последовать за ней. Он походил на половик, о который весь мир вытер ноги. Оказалось, это не так просто — быть братом мученика. Мученичество заразительно. Следует об этом помнить.

— Так это ты, дорогой, — сказала Ева. — Я знала, что ты придешь. Я еще вчера знала об этом.

Она сидела в глубине комнаты на желтом ковре, покрывавшем оттоманку, в картинной позе, откинувшись на голубую подушку, в китайском черном с золотом халате с рукавами колоколом, из которых, как из чашечек цветов, выглядывали белые руки. В комнате повсюду виднелись горшки с экзотическими растениями, стоял изящный шезлонг, возле него — не менее изящный столик с чайным сервизом. Даже окно было необычной формы, в стиле барокко.

Клаус оторопел. Дело принимало неожиданный оборот. Никогда раньше Ева не выказывала такой радости при его появлении.

— Как хорошо, что ты пришел! — воскликнула она, протягивая ему руку.

— Я хотел тебя попросить сыграть для меня Шопена.

— Шопена? Это хороший знак. — Она рассмеялась. — Но сегодня не могу. Я готовлюсь к завтрашнему концерту в Зальцбурге. Сонатный вечер: Шуберт и Бетховен. Ты ведь знаешь. Целый день сижу за роялем — и вдруг ты. Я чертовски устала. Садись, Клаус.

Она сделала приглашающий жест, но в комнате не было ни одного стула.

— Садись сюда. Возьми подушку.

Он взял красную марокканскую подушку и сел рядом с Евой.

— Немного побудем здесь, а потом я переоденусь и мы поедем в Бад Видзее; там и поужинаем, — сказала Ева.

— Ты в этом уверена?

— Я уже заказала столик. Это может быть и скучновато, но зато необычно. Я бы с удовольствием посетила казино, поскольку мы будем в Бад Видзее, но это сейчас не для тебя.

— Но мы пока что не в Бад Видзее.

— Не будь таким противным, Клаус, ты же знаешь, я не переношу такого тона. Мы туда обязательно поедем. По-моему, у нас есть веская причина для отдыха. — И она нежно пожала ему руку. Клаус вопросительно посмотрел на Еву, и в ее глазах прочитал ответ на свой безмолвный вопрос. «Ах так», — подумал Клаус.

— Ах так, — повторил он вслух. — Твой папочка тебе все уже рассказал. Ну что ж, едем.

— Но если ты не хочешь…

Это было для Евы типично. Стоило ей кого-нибудь вовлечь в какое-либо дело, как она тут же начинала давать задний ход.

Тем не менее она прижалась к нему. «Черт побери», — подумал Клаус.

— О каком визите ты недавно упоминала? — начал он без перехода.

— Ничего особенного. — Он ощутил сильный запах ее духов. «Скандал», — подумал он.

— Да так, ничего особенного. Комиссар Хаузер. Он немного вывел меня из рабочего состояния.

Клаус почувствовал, как внутри его что-то сжалось.

В этот момент Ева положила ему голову на плечо, и ему ничего другого не оставалось, как обнять ее.

— Ты, видимо, меня не понял, Клаус. Он помешал моим упражнениям. — Она улыбнулась.

— Этот комиссар Хаузер… как ты думаешь, что он от тебя хотел? Я тебе о нем ничего не говорил!

— Ты забыл, что я вчера была в Моосрайне. Эта змея Тереза запомнила номер моей машины. — Все случившееся она интерпретировала по-своему. Для нее это было не более, чем анекдот.

— Что он хотел, Ева?