Владимир Кайяк - Следы ведут в прошлое

— С самого утра.

— И весь день провели вдвоем?

— Конечно. Что тут удивительного? Мы друг дружке не надоедаем. Друг дружке в душу не лезем.

— Попрошу вас подробно, с начала до конца, рассказать, что вы делали на Пиекунских скалах в этот день.

— Извольте!

По-видимому, Сала все-таки учел наконец серьезность положения и стал рассказывать без излишних кривляний и вызывающих замечаний.

Сала и Расинь и до этого несколько раз ездили ловить рыбу к Пиекунским скалам. В субботу, двадцать пятого июня, они договорились, если будет хорошая погода, отправиться туда в воскресенье с утра. Встретились на автостанции и поехали. Вышли на остановке, ближайшей к Пиекунским скалам, дальше пошли пешком. Захватили с собой бутерброды, а водки не было. Половили рыбу, поболтали, вздремнули и все жалели — «для полного счастья не хватало ровно пол-литра», как выразился Сала. К вечеру рыболовам надоело торчать на одном месте, они отправились искать другое; по дороге случайно увидели Визму Кноппе и уговорили девушку стащить и принести им хоть бутылку водки. Кноппе, на радость им, принесла коньяк. Рыболовы со своей добычей двинулись по нижней тропинке. Никого там не встретили. К реке вышли прямо против того места, где нижняя тропинка соединяется с верхней. Забросили удочки, и тут как раз жажда стала невыносимой, они распили коньяк, а бутылку забросили в кусты. Потом им улыбнулось счастье — они поймали еще двух окуней и большую щуку. Стемнело. Они слышали на скалах ауканье и далекие восклицания, потом все стихло. Они тоже поехали в город, зашли к Вите Клейн, у нее нашлось еще что выпить. «Веселая вдова», как именовал ее Сала, изжарила рыбу, и они втроем пили, ели и веселились до рассвета. Потом Расинь остался там, а Сала пошел домой.

Под конец я спросил Салу, за что он возненавидел своего шурина. От ответа на этот вопрос Сала уклонился, сказал только: это длинная история, хотя ненависти своей не отрицал.

Домой я его, конечно, не отпустил. Сразу же допросил и Расиня. Расинь был мрачен, скупо отвечал на вопросы. И все-таки я уже мог свести концы с концами.

Показания Салы и Расиня не совпадали только в одном-единственном пункте, на первый взгляд маловажном. Но в этом пункте каждый из них упорно стоял на своем, и это заставило меня призадуматься. Почему Сала категорически отрицал то, что утверждал Расинь? Почему?

Этот вопрос все еще тревожил меня, когда я поздно вечером возвращался домой. Видя, что я чем-то подавлен и занят своими мыслями, Лапсинь заметил шутливым тоном, за которым я расслышал тревогу:

— Эх, жаль, что не изобрели еще вентилятор для мозгов! Я бы вам преподнес в подарок.

Я ответил такой же шуткой:

— Почему же мне? Или у меня от макушки уже пар идет? Пустяки, Лапсинь! Не настолько я трудолюбив, чтобы думать о работе да о работе. Так бывает только в плохих производственных романах. А сегодня, Лапсинь, особый случай. Ребус, настоящий ребус!

— Значит, до утра?

— До утра.

Я вошел в квартиру и сразу направился к телефону, решив звонить Айе.

Хотя окно и было открыто, я сразу уловил запах духов Айи. Конверт! На столе, на том месте, где Айя обычно оставляла мне записки, лежал конверт.

Я вскрыл его и прочел письмо... Ничего не понял. Машинально стал перечитывать:

«Берт!

Не хочу быть сентиментальной, надеюсь, и ты не будешь таким, это может только оттянуть, но не предотвратить неизбежное. У нас все возможности сделать друг друга несчастными и никаких возможностей — сделать счастливыми. Мы просто не подходим друг другу. Нам надо расстаться, и чем быстрее, тем лучше. Все это я уже сто раз обдумала и взвесила. Будь здоров, не сердись, попытаемся найти в других людях то, что мы напрасно искали друг в друге. Мое решение окончательное и обжалованию не подлежит. Как ты выразился однажды, я ухожу без возврата.

Искренне желаю тебе всего хорошего.

Я отложил письмо. Бессмысленно посмотрел вокруг. Снял — нет, рванул к себе телефонную трубку. Подержал в руке и медленно положил обратно. Пошел в кухню, зажег газ, поставил чайник, двигаясь все так же медленно и осторожно, словно все предметы вокруг меня были стеклянными, словно и я сам был стеклянный и мог разбиться от любого неосторожного движения.

Утром я первым долгом отправился в кабинет прокурора. Единственно, что мне было совершенно ясно, так это план дальнейших действий. Но согласится ли Старый Сом?

— Н-ну! — начал он, едва я появился в дверях, но, всмотревшись в меня, умолк и забарабанил пальцами по столу.

Я сообщил ему свои последние соображения и задуманный план. Старый Сом напряженно слушал. Когда я кончил, долго молчал, думал, затем кивнул, соглашаясь:

— Неплохо придумано... неплохо в том случае, если ваши выводы и соображения окажутся правильными. Чем черт не шутит! Действуйте!

Когда я уже отворял дверь, чтобы исчезнуть, Друва вдруг окликнул меня:

— Адамсон!

— Слушаю вас...

— Неофициально, Адамсон, именно так, н-неофициально и абсолютно между нами: у вас такая профессия, что даже в самые трудные минуты жизни... как бы ни были внутренне растрепаны... все же рекомендуется...

Он бросил на мои нечищеные и неаккуратно зашнурованные ботинки недвусмысленный взгляд.

Чувствуя себя миной, готовой взорваться, я все-таки покорно ответил:

— Извините!

Все было подготовлено для реализации моего замысла: в кабинете Друвы собраны люди, двадцать шестого июня находившиеся ближе к месту, где директора Зара столкнули со скалы. Те, кто на площадке среди скал любовался закатом: Янина Спроге, Айна Лусе, Юрис Зивтынь, Артур Цирулис, Ян Квесит и Айя. Вызвана была и Визма Кноппе, она вместе с Расинем, Салой, врачом Шварцем и двумя понятыми находилась в другом помещении.

Зазвонил телефон. Докладывал Лапсинь из квартиры Беллы Зар.

— Мы готовы, жду дальнейших указаний. Можем выезжать?

— Отлично, Лапсинь! Приезжайте! Как себя чувствует Белла Зар? Она не возражает?

— Нет. А впрочем... сами понимаете.

— Понимаю, Лапсинь, по крайней мере, мне кажется, что начинаю понимать.

Я положил трубку. Поднял голову, мои глаза встретились с глазами Айи. Почему она так смотрит на меня? Что скрывалось за этим взглядом? Любопытство, ненависть, страх, сожаление?.. Нет, что-то другое. Но что? Я не мог найти определение. Я был занят. Мне было не до того. В последние дни мысли об Айе преследовали меня только по ночам и когда я оставался один. На людях я обо всем забывал, был слишком занят, слишком торопился: дело об убийстве Зара близилось к завершению.

Шестерку, любовавшуюся тогда закатом, я попросил пройти во двор и сесть в машину. Затем велел шоферу трогать. Вслед за первой машиной последовала вторая с Визмой Кноппе, Расинем, Салой и понятыми.