Игорь Христофоров - Работорговец (Русские рабыни - 1)

-- У тебя на участке всякой твари -- по паре, -- не оборачиваясь, пояснял он. -- Есть частный сектор. Это улицы Проходчиков и Стахановцев. Есть район поприличнее -- пятиэтажки. Целых десять штук по улице Крепильщиков. На первых этажах в них -- магазины, кафе, химчистка, -- после слова "химчистка" почему-то помолчал, мрачно подумал о чем-то своем, может, о невозвращенной из химчистки рубашке. -- Вот, значит, так... Что еще? Ага, вот -- вторая половина участка. Это -- вся территория шахты "Пять наклонной" с постройками, шахтным двором, двумя терриконами, лесным складом и подъездными путями. Правда, шахта уже больше года как закрыта. Все пласты выработаны. Но управленческие штаты и кое-кто из работяг все еще сохраняются. Зачем, не знаю... А так, вообще-то, порушено там почти все на шахтном дворе. Короче -- сплошные руины.

Мезенцев выслушал все это стоя. Въевшаяся в кровь дисциплина подняла его, когда старший по званию встал, и заставила стоять, не шелохнувшись.

-- Есть участки получше, -- почесал Хребтовский бугристый затылок антеннкой радиотелефона. -- Есть похуже. Считай, что у тебя -- середняк. Во всяком случае, не вокзал, не вещевой рынок и не свалка. А по населению, -повернулся к Мезенцеву, -- по населению все в норме -- не больше трех тысяч голов. Две с лишком -- в "хрущобах", остальные -- в частном секторе. А ты сам-то где живешь?

-- На Двеналке, -- ответил Мезенцев и сразу поправился: -- В смысле, в поселке "Двенадцатой-бис".

-- Да-а, далековато на службу ехать... Особливо для участкового. Но ничего. Может, со временем где в пятиэтахе квартира освободится...

-- Разрешите, Николай Иваныч? -- проскрипела под чьей-то робкой рукой входная дверь.

-- Ну что там еще? -- вопросом на вопрос ответил Хребтовский.

-- Притих, Николай Иваныч, -- хозяин тонкого голоска шагнул из-за шкафа в кабинет, и Мезенцев наконец-то увидел, что это майор милиции, дежурный по отделению.

-- Откуда его к нам занесло? -- уже из кресла спросил Хребтовский.

-- Из поселка "Двенадцатой-бис", -- стрельнув глазами по неизвестному парню, нехотя ответил майор.

-- О-о! Твой земляк, Мезенцев! -- почему-то обрадовался Хребтовский. -- А ты его не знаешь? -- поняв, что ответа не будет, объяснил самому себе: -- У вас же поселок ого-го какой! Там одних участковых -- не меньше десяти человек будет. Да я так понял, что ты за эти семь лет не часто там и бывал.

Мезенцев коротко кивнул. Он действительно уже многое и многих перезабыл, а те, что подросли из сопливых пацанов за четыре его года учебы и три года службы в морпехе, вообще казались только что переселившимися в поселок людьми.

-- И что же он? -- не прекращал допрос Хребтовский. -- Да ты говори, не бойся. Это наш новый участковый.

-- По вещевому рынку ходил. Дань собирал, -- осмелев, стал как-то выше и голосистее майор. -- Курточники пожаловались. Они ж и без того другим платят...

-- Вот гаденыш! Своей кормушки им, что ли, мало?

-- Наверно, аппетиты растут.

-- А кто прислал, не говорит? -- спросил Хребтовский, уже по лицу майора поняв, что зря сотрясал воздух.

-- Хорошо, Николай Иваныч, что вы его додумались сразу в изолятор, а не в "аквариум", -- польстил майор начальнику.

-- "Аквариум" -- это загородка для административно задержанных, -пояснил Хребтовский Мезенцеву, хотя тому это было не так уж интересно. -Из прозрачного оргалита. Такой бугай запросто разнесет...

-- Только это, Николай Иваныч... Ну-у, -- опять стрельнул глазами по Мезенцеву майор. -- В общем...

-- Что там? -- нахмурил брови Хребтовский, но левая задорно дернулась и сбила всю хмуринку.

-- Курточники ведь того... Отказываются писать заявление на него, -наконец-то выдавил из себя майор то, ради чего он, собственно, и приходил.

-- И получается, что... -- начал Хребтовский.

-- ... Отпускать его надо, -- закончил майор.

-- А сопротивление сотрудникам милиции? -- удивленно посмотрел Хребтовский на майора.

-- Виноват. Не подумал, -- как-то весь съежился тот. -- Разрешите составлять протокол?

-- Давай, -- взмахом руки выгнал Хребтовский майора из кабинета, хмуро покачал головой, но жаловаться на подчиненных, которые отличались не только маленьким ростом, не стал.

-- Та-ак. Что я тебе еще по участку не сказал? -- почесал он на этот раз антеннкой висок. -- А-а, вот: опорный пункт!.. Кабинет у тебя в опорном пункте. Вон в той пятиэтахе, -- издалека показал на карту-схему, хотя с точно таким же успехом мог бы вообще ничего не показывать. -- Зам по профилактике, то есть твой непосредственный начальник, в отпуске, но заявления и жалобы по твоему участку он оставил.

Хребтовский привстал в кресле, быстрыми пальцами перебрал вавилонскую башню бумаг на углу стола, выудил из ее середины, чуть не свалив все зыбкое сооружение на пол, красную папку и протянул ее Мезенцеву.

-- Ни одно заявление оставлять без ответа нельзя, -- пояснил он. -Это в газетах сейчас можно на письма шизиков и чайников не отвечать, а мы обязаны реагировать на все. Понял?

Мезенцев развязал тесемки, заглянул вовнутрь папки, и ему еще сильнее расхотелось быть милиционером.

-- Да. Чуть не забыл, -- достал Хребтовский еще один листик из сейфа. -- Пришла ориентировка на двух малолеток. Бежали из колонии. Обе родом из Горняцка. А вот эта, -- повернув лист на глянцевой плахе стола, показал он на правую из двух фотографий, -- проживала до отсидки на улице Стахановцев, дом тридцать три. Соответственно -- твой участок, как ты уже, наверное, понял...

"Конышева Ирина", -- прочел Мезенцев.

-- Стерва приличная, -- добавил Хребтовский, куснув ус. -- Я ее помню еще по следствию. Она магазин ограбила, а здесь истерики метала, ангелочком прикидывалась...

Мезенцев внимательно изучил большеглазое красивое лицо девушки, поднял взгляд на Хребтовского, и тот почему-то сморгнул сразу обоими глазами.

-- В общем, найдешь -- премия в кармане... А вторая... Вторая, как в том анекдоте, у тебя под боком жила -- на Двеналке. Может, встречал когда?

Округлое лицо, узкая полоска лба, разнокалиберные глаза, пустой, холодный взгляд.

-- Нет, ни разу не видел, -- ответил Мезенцев. -- Ей же, наверно, и десяти не было, когда я в училище поступил и отсюда уехал...

-- А-а, ну ладно, -- выглянул в окно Хребтовский.

Дождь все так же шел и шел, словно решил никогда не кончаться. Хребтовский не любил такую мерзкую кислую погоду, хотя вряд ли наверняка можно было сказать, что он хоть какую-то любил. Летом ему не нравилась жара, зимой -- почерневший горняцкий снег, весной -- непролазная грязь. Осень была близнецом весны, но почему-то вызывала наибольшую неприязнь. Наверное, лучше всего, если бы погоды не было вообще, но так уж получалось, что она была всегда, была ежедневно и оттого раздражала его ежедневно.

-- Вот гадство. Льет и льет, -- попрекнул Хребтовский дождь. -Предписание отдай моей секретарше, -- протянул он бланк, терпеливо пролежавший на столе все время их беседы. -- Пусть поставит на все виды довольствия. Ну, а ты уж давай... сразу, как говорится, бери быка за рога, -- и проткнул воздух протянутой на прощанье кистью.