Игорь Христофоров - Смертельное шоу

-- Старший лейтенант милиции.

-- Три крохи на плече?.. А почему ушел? Проворовался? Зубы не тому выбил?

-- Я ушел в музыку.

-- Не гони, -- улыбнулся Букаха, показав голливудские фарфоровые зубы. Мелкие, как у мышки.

-- Правда. Я хочу петь. Одну мою песню уже крутили по радио.

-- Как прозывается?

-- "Воробышек".

-- Не-ет... Не слыхал. А ты? -- повернулся он вместе с креслом к телохранителю.

-- Кажись, слыхал, -- еле выдавил тот.

Он пристально смотрел на санькины руки, и вопрос шефа заставил его изменить служебному долгу. Но как только он ответил, глаза еще сильнее впились в руки гостя. Наверное, если бы за спиной телохранителя рванула мина, и его бы швырнуло вверх, он бы и в полете продолжал смотреть на руки.

-- А об чем песня? -- продолжил Букаха допрос телохранителя.

-- Про любовь.

-- Так они все про любовь!

-- Не могу знать, -- прохрипел телохранитель.

Ему платили не за песни, а за то, чтобы ничьи злые руки не сделали вред хозяину.

-- Так ты на конкурс, значит, приехал? -- беззвучно повернулся вместе с креслом к Саньке Букаха.

-- Да.

-- Сам будешь петь?

-- Нет, с группой... Точнее, пел бы. Уже не получится.

-- Почему же?

-- Те, кто совершили покушение на Буйноса, изувечили нашу аппаратуру.

-- Она, что, в его офисе была?

-- Нет. В доме в Перевальном. Кто-то залез ночью в окно и все изувечил.

-- А с чего ты прикинул, что и у Буйноса, и у тебя -- один вражина-фраерюга?

-- Есть кое-какие предположения, -- не стал говорить об анализе пятен крови Санька. -- К вам я потому и пришел, что хотел узнать, кто из местных мог поквитаться с Буйносом...

-- Можна-а? -- тихо донесся до Саньки голосочек из глубины кабинета.

-- Прислали? -- напрягся лицом Букаха.

-- В лучшем виде.

-- Давай сюда!

Мимо Саньки беззвучно скользнул щупленький человечек. Схваченные микстурной резинкой волосы с плотной проседью на его затылке раскачивались конским хвостом. За него хотелось ухватиться.

Человечек с плавностью балерины обогнул острый угол стола, мягко, будто перочинный нож, сложился в пояснице и опустил на стол перед Букахой цветной буклет. Маленькие торопливые пальчики перевернули первую страницу, и Санька увидел оранжевых голых девиц. Они акробатически стояли на головах. Впрочем, для хозяина кабинета, видевшего их не перевернутыми, они стояли обычно, на ногах.

-- Длинные? -- облизнув сухие синие губки, спросил Букаха.

-- Эти две -- по метр восемьдесят пять.

-- А выше нету?

-- Есть. Там дальше. Одна -- метр девяносто, но худовата. А есть метр девяносто восемь, так это изюм! Чистый изюм! Высшее образование -- только спецпошив! По парашюту на каждую грудь!..

-- Где она?

Оранжевые тела замелькали перед санькиными глазами. Девицы упорно стояли на головах, и когда они разбрасывали в стороны руки или ноги, он удивлялся, почему они не падали при съемке.

-- Вот, -- радостно ткнул пальцем человечек с косой на пышку с игривым бананом во рту.

-- У-у-у! -- взвыл Букаха. -- Заказывай! Срочно! Чтоб к вечеру была! Но со всеми справками!

-- Хозяин, какие вопросы?! Все, как положено! Тест на СПИД, кровь, анализы и прочее...

-- Во-во! Чтоб как в лагерном лазарете -- чистота!

-- А гостям?

-- Это ты сам. Выбери шесть штук. По своему вкусу. Если кто-то из гостей не явится, одна в резерве побудет. Врубился?.. Вечером чтоб у меня были.

-- Мы их бортом. Из Москвы.

-- Вот и хорошо.

-- Я могу идти?

-- А дождь не помешает? -- повернулся к окну Букаха.

Санька тоже удивленно посмотрел на стекла, обрамленные красными, собранными в складки шторами, и только теперь увидел капли. Окна в кабинете, скорее всего, были вакуумные. Дождь шел беззвучно, будто это и не дождь был, а просто плакали по ком-то стекла.

По пути к дому, расположенному на взгорке, всего метрах в двухстах от берега, Санька заметил, что небо над морем потемнело, насупилось. Но солнце светило с прежней южной яростью, и он не поверил, что в этих широтах вообще возможен дождь.

-- Грозы хоть нет? -- задал вопрос Букаха и, легко выпрыгнув из кресла, сам пошел за ответом к окну.

Он оказался чуть выше ростом, чем предполагал Санька, настолько выше, чтобы не ощущаться карликом. Подоконник был сделан непривычно низко. Он легко оперся о него узкими ладошками и со вздохом оценил ливень:

-- Как в вологодской глуши. Обложной.

В словах сквозила неизбывная тоска, и Санька решил, что либо самый большой срок, либо последний Букаха отбывал именно в тех краях. Уловив испуг на лице телохранителя, он тоже встал с драгоценного стула и прошел к окну. Между ним и хозяином города остался всего метр дистанции. И только теперь, вблизи, Санька уловил хриплое чахоточное дыхание Букахи и увидел, как ощутимо пульсировала вена на его тощей шее. Вену будто дергали из-под ворота за нитку.

-- А ты откуда родом? -- не отрывая глаз от окна, спросил Букаха.

-- Кузбасс. Город Анжеро-Судженск.

-- Папаша кем был?

-- Шахтер. В шахте завалило.

-- Не помнишь его?

-- Нет.

-- А мать?

-- Умерла... Давно уже...

-- Так ты в детдоме был? -- повернул к нему лицо Букаха.

-- Да. В детдоме.

-- Как я.

Лицо не смягчилось. Оно по-прежнему оставалось медно-морщинистым, но в голосе появилось что-то такое, что Санька еще не слышал. Наверное, после слов Букахи нужно было что-нибудь сказать. Или спросить о том, где именно жил в детдоме нынешний босс Приморска. Но больше всего Саньке хотелось выбежать под дождь, смыть с себя все, что налипло за эти бешеные дни, и бежать, бежать, бежать, пока не появится вдали серое здание железнодорожного вокзала. Ему казалось, что только оно способно спасти его и увезти из Приморска в душном пыльном вагоне. Аэровокзал такого ощущения не оставлял. Наверное, потому, что все плохое у них началось именно с аэровокзала.

Из окна, расположенного на третьем этаже краснокирпичного дома-замка, вобравшего в себя и ампир, и барокко, и модерн, и даже псевдомарокканский стиль, хорошо был виден серый, плотно усыпанный галькой берег, ровная лента асфальтовой дорожки, деревья вдоль нее, а под одним из них, похожим на каштан, стоял человек с раскрытым черным зонтом и пялился на дом. Когда Санька, заметив его, попытался рассмотреть с расстояния трехсот метров его лицо, человек обернулся к берегу и плотнее запахнул на груди куртку-ветровку.

-- С грозой, -- определил по безмолвному проблеску молнии за окном Букаха. -- Запроси аэропорт, принимают они борты или нет.

-- Будет сделано, -- ментолом дохнул в ухо Саньке человечек, и тут же наступила тишина.

То ли человечек ее порождал, то ли она сама появилась из нежелания замечать его.

Стоящий под зонтом парень повернулся к дому и, неожиданно согнувшись, шагнул задом между стволов. И сразу на асфальтовой дорожке стало безлюдно и неуютно.