Энцо Руссо - Мафия изнутри. Исповедь мафиозо

— И если приедет? — спросил я. Козентино сделал выразительный жест правой рукой.

Я спрашивал себя, а что я буду делать, если приедет не один человек, а пятеро, если приехавший окажется маленьким ребенком, или епископом, или кем-то из Семьи. Единственное сомнение, которое выразил Козентино, касалось того, приедет тот человек или не приедет. А до всего остального мне не было дела. Манера вести себя и выражаться у Козентино была немножко грубоватая, деревенская. Но он был точнее всякого немца, и когда Миммо Терези хотел над ним посмеяться, то именно так его и называл: «немец» или же «Муссолини». Но Терези мог себе позволять такие вольности. В Семье он занимал высокое положение и к тому же был в родстве со Стефано.

— На какой день это намечено?

— Возможно, на завтра. После обеда никуда не отлучайся. Я тебе дам знать.

Однако прошло целых четыре дня. К этому времени я, поскольку все вечера сидел дома, отоспался на славу и был в хорошей форме. Однако я велел в баре налить себе полный термос крепкого кофе. И поехал. Машину я решил спрятать так, чтобы, если этот человек приедет, ее не заметил и ничего не заподозрил.

Когда я проник в виллу, уже почти стемнело, но поскольку жалюзи не были опущены, то еще можно было кое-что рассмотреть. Я всю ее обошел. Не из-за любопытства, а чтобы лучше изучить обстановку. Это был господский дом — понятно с первого взгляда. И хотя холодильник был отключен, хозяева, по-видимому, приезжали сюда часто, так как постели были застланы и везде было чисто убрано.

Время от времени мимо проезжала машина, слышались голоса, и я всякий раз замирал наготове у входной двери. Так как дело было в декабре, в доме было холодно и я делал один глоток кофе за другим, скорее чтобы согреться, чем для того, чтобы отогнать сон. Хотя у меня привычка рано ложиться спать, когда надо, я могу сколько угодно бодрствовать. Около часа я услышал, как к дому подъехала машина и остановилась. В щель под дверью был виден свет фар. Но шума захлопнувшейся дверцы я не услышал. Машина постояла с включенным мотором минуту-другую и уехала.

В пять утра я начал готовиться в обратный путь. Из окна первого этажа оглядел все вокруг — не было ни души, и поблизости не стояло никаких машин. Все тихо-спокойно. Я выждал для очистки совести еще двадцать минут, потом вышел тем же путем, что вошел. Когда я подошел к своей «127», то увидел, что взломали дверцу и сперли радиоприемник.

Об этой вилле я кое-что узнал некоторое время спустя, читая уголовную хронику Палермо. Но зачем меня туда послали с таким заданием и кто должен был туда приехать, я так и не знаю до сегодняшнего дня.

Но меня уже ждала еще одна вилла, хотя на сей раз речь шла о другом. Стефано пригласил к себе на виллу деи Сальво пожить дона Мазино Бушетту с его семьей, это на дороге Палермо — Мессина, неподалеку от гостиницы Дзагарелла, куда я неоднократно ездил передавать товар и получать деньги. Строений было три. Мы с Саро Получленом должны были, стараясь делать это как можно незаметней, охранять в течение всех праздников то, что стояло посередине. Опасности никакой не грозило, ибо присутствие дона Мазино содержалось в самом строгом секрете, но осторожность никогда не помешает. Там был сторож, но как только мы прибыли, он исчез. Поначалу показывались также и братья Федерико, а как-то вечером появился и Козентино. Но потом остались только мы двое — у нас не было семей и мы не слишком страдали от того, что рождественские праздники нам придется провести в лимонной роще и спать в гараже.

Пару раз я видел также Стефано, но всегда не одного; в первый раз он был в компании какой-то синьоры, которая издали показалась мне его женой. Приехал также Нино Сальво на «рэнд-ровере», которого я у него раньше никогда не видел. Поскольку в тот момент я находился неподалеку от ворот, он меня заметил и вышел из машины поболтать со мной.

— Ну, что там внутри говорят? — первым делом спросил он, указывая подбородком на виллу. Я ему объяснил, что несу тут охрану и внутрь дома ни разу не заходил.

— Слава богу, что хоть не холодно.

— Да если и похолодает, то все равно это будет палермский холод, а не такой, как у нас в горах, — ответил я, и он рассмеялся. Мы еще немножко с ним пошутили, потом он снова влез в машину.

— Ну, на случай, если мы с тобой больше не увидимся, желаю тебе счастливого Нового года.

— Также и вам, ваша милость. После всего, что случилось, нам и впрямь не помешал бы счастливый год.

— Кому ты это говоришь? — отозвался он. И уже больше не смеялся.

31-го Козентино предупредил нас, что придут люди из гостиницы и принесут горячий — с пылу с жару — праздничный ужин.

— Будем надеяться, что и нам перепадет, — сказал Саро, и Козентино бросил на него осуждающий взгляд. Я любил этого Саро. Но как раз это было его слабым местом. Он не понимал, что никогда не следует задавать вопросов: ведь если что-то уже решено, то ни к чему и спрашивать, а если не решено, то спрашивать бесполезно. Но это был человек, не понимавший таких тонкостей, и объяснять ему было пустое дело. За исключением этого, мы с ним прекрасно ладили. Это был парень очень заботливый и почтительный. Если дул ветер и было холодно, он всегда вызывался сделать обход усадьбы, даже когда была моя очередь.

Однажды, когда обход делал я, то увидел издалека дона Мазино, но это случилось лишь один-единственный раз. Рядом с ним шла его жена — стройная, очень светлая блондинка. Вид у нее был элегантный, и она была моложе его, и я слыхал, что она из богатой и влиятельной семьи. С другой стороны, было известно, что дон Мазино не промах с женщинами. В тот день они оживленно беседовали и казались веселыми. Никто еще не мог вообразить, что случится потом, и тот судебный процесс, который весь был построен на его показаниях. Судьи и журналисты называли его раскаявшимся. Корлеонцы называли его по-другому, не жалея бранных слов. Я слышал, как он выступал по телевидению, и читал некоторые его заявления в газетах.

Ну что я могу сказать? Дон Мазино остался один. Как и я. И находился в американской тюрьме. Своими показаниями он отомстил за погибших друзей и объяснил, почему не может больше считать людьми чести тех, кто его обвиняет. И быть может, благодаря этому ему удалось вскоре выйти на свободу. По-моему, в один прекрасный день он подумал, что раз нет ни оружия, ни людей, чтобы ответить на удары Корлеонцев, то, может быть, их удастся поставить на колени посредством разоблачений. Так он и сделал.

Во всяком случае, судя по некоторым фактам, о которых он рассказал, я понял, что он действительно состоял в доверительных отношениях с самыми важными людьми из палермских Семей. Например, раньше я ничего не знал о противоречиях между Стефано и его братом Джованни. С Джованни я никогда не был знаком. Знал только, что он — младший и что братья вечно грызлись, потому что Джованни был завистлив. Помню только, что, когда его весной 1981 года арестовали, Козентино сказал, что у Стефано вытащили здоровую занозу. С Козентино был тогда один старик, которого я иногда встречал, некий Панно. Услышав это, он рассмеялся, и сразу было видно, что он вполне согласен с Козентино. Тогда я ничего не понял и не проронил ни слова.