Энцо Руссо - Мафия изнутри. Исповедь мафиозо

Однако, слушая Козентино, я тогда вспомнил одну вещь, которая произошла незадолго до того. В Семье состоялись выборы. Мне рассказал об этом Саро. Я ему не верил, думая, что это одна из тех дурацких шуток, которые он придумывает от нечего делать. Что значит — выборы? Разве Стефано — депутат парламента, которого можно провалить и выбрать кого-то другого? Саро рассказал, что с ним говорил Иньяцио Пуллара, убеждая его голосовать против Стефано. Это была сильная группа, обладавшая прочными дружескими связями и вне Семьи. Но Саро испугался, сказал, что должен подумать, и они к нему больше не приставали.

Обо всем этом я размышлял в долгие вечера, когда нес охрану виллы, где отдыхало семейство Бушетты. И как раз в новогоднюю ночь, после сытного и вкусного ужина и полбутылки сладкого шампанского, принесенной сторожем вместе с наилучшими пожеланиями от Нино Сальдо, я спросил Саро, чем же кончилась та история с выборами.

— Ах да. Козентино хотел, чтобы в голосовании участвовал также и ты. Разве он тебе ничего не говорил?

Мне никто ничего не говорил. Саро объяснил, что Козентино уверен в моей преданности и знает, что на мой голос можно твердо рассчитывать. Однако остальные напомнили ему о правилах: кто я был такой? Меня даже не знали. Некоторые даже никогда не слыхали моего имени. И в конце концов было решено, чтобы со мной все оставалось по-прежнему. Тем более что Стефано все равно победил.

— А что Стефано предпринял потом? — спросил я. Я был поистине возмущен. На его месте я сразу же избавился бы от этих подлецов. Разве можно спать спокойно, зная, что вокруг люди, желающие тебя любым способом объегорить? Хотя бы и при помощи демократических выборов.

— А почем я знаю? Вроде ничего не предпринял. Ничего не случилось. Все друзья, как и раньше.

Мы выпивали до двух часов ночи, но на сердце у меня не было весело. Меня не покидало предчувствие, что 1981 год, приход которого мы встречали, откупоривая бутылку за бутылкой и пуская пробки в потолок, будет для меня и для многих других проклятым годом.

Так оно и случилось.

И все же начался год хорошо. Неожиданно пришла большая партия «грязных» денег, которые кое-кто в шутку назвал «мусор». Но это был поистине золотой мусор, потому что купить его можно было за половинную цену, за треть и даже четверть подлинного достоинства, если уж дело было действительно очень рисковое. Случилось так, что в тот момент нашлось не так много желающих приобрести их: кто вообще не занимался такого рода делами, у кого было полно других забот, у кого не было под рукой наличных. В результате весь пирог достался мне и нескольким моим друзьям и мы его поделили между собой.

Я положил денежки в надежное место — спрятал в сейф одного банка, принадлежавшего друзьям в Агридженто. Я их знал через Козентино. Ныне уже покойный Калоджеро Пиццуто, который был родом из Сан Джованни Джемини, лично проводил меня к директору банка, чтобы все было сделано как следует. Когда я, прежде чем вернуться в Палермо, заехал в свое селение, то чувствовал себя всемогущим, как сам господь бог. Пожелай я, за три дня мог бы скупить сотню гектаров хорошей земли и приобрести большой дом на главной улице. Но подобные глупости я не допускал даже в мыслях. Теперь меня там уже почти никто не знает, а те немногие, которые меня время от времени видят, пусть продолжают думать, что я обычный эмигрант — один из тех, что приезжают и уезжают, надеясь провести остаток своих дней, когда выйдут на пенсию, там, где родились.

И в то время как я находился в селении, там случилось то, чего я никак не ожидал. Мой двоюродный брат во что бы то ни стало хотел пригласить меня на воскресный обед. Гостей должно было собраться человек пятнадцать, и я был раздосадован, так как не выношу сутолоки. А кроме того, я уже привык беседовать, кушать и болтать в компании себе подобных. Но поскольку отказаться я не мог, то явился в положенное время. Рядом со мной посадили женщину лет сорока, во всем черном, куму моей двоюродной сестры. Звали ее, как и мою мать, Крочефисса, но все называли Финой или Финуццей. У нее был маленький мальчик, который вел себя за столом так спокойно, словно большой.

Под конец обеда братец, который, как обычно, выдул целую фьяску [55] Оплетенная соломой бутылка, чаще всего двухлитровая. — Прим. перев. вина, взял меня под руку, скорее для того, чтобы не упасть, чем из любви ко мне, и увел на терраску. День выдался ясный, и окрестные поля были видны до самых дальних гор.

— Ну как тебе показалась эта Финуцца? — сразу же спросил он, и я подумал, что он с ней трахается и хочет передо мной ею похвастать. Она была вдова, а вдовы обычно этим кончают, если опять не выходят замуж. Однако я ошибался. Финуццу они приготовили для меня!

Меня разбирал смех, но я не мог засмеяться, чтобы не обидеть двоюродную сестру — она была хорошая женщина. Они с мужем решили во что бы то ни стало устроить мою жизнь. Они твердили, что я должен об этом подумать, пока мне еще не стукнуло пятьдесят, не то будет уже поздно, что нечего мне привередничать. Вдова из приличной семьи и без оравы детей — это как раз то, что мне нужно. Кузина заверяла, что у Фины хороший характер, а кузен клялся и божился, что в селении никогда (он клал руку на сердце), никогда не ходило никаких сплетен на ее счет.

— А кроме того, она ведь весьма хороша собой. Ты же ее видел?

— Видел, видел.

— И ей всего лишь сорок. Сорок годков. Еще хоть куда.

Меня не интересовал вопрос, хотят ли мои родственники помочь устроиться куме, или действительно заботятся о моей жизни, или же имеют какие-то другие цели. Чтобы покончить с этим разговором, я сказал, что у меня уже есть женщина в Палермо, что, как только я улажу некоторые дела, может быть, еще в этом году, мы с ней поженимся. Сказал, что благодарен им за заботу, но считаю бесчестным, чтобы такая хорошая женщина, как Финуцца, напрасно строила иллюзии.

И больше мы об этом не говорили.

Я возвратился в Палермо и нашел Козентино в постели. Врачи не могли понять, что с ним. У него без всякой причины то поднималась температура, то падала, и ему не позволяли вставать. Я сразу же отправился его навестить. У него были другие посетители, но, как только я пришел, они с ним попрощались и вышли в другую комнату. Его жена принесла мне кофе, и наконец мы остались наедине — он лежал, положив высоко голову на две подушки, я сидел у него в ногах.

— Я ждал тебя, Джованнино… Настало время взять реванш. Несколько дней назад Корлеонцы убили Пидду Панно, в Кастельдачче. Помнишь ли ты Панно, он уже был пожилой человек? У него была маленькая вилла за городом, неподалеку от виллы Стефано.

— Да, ваша милость, помню.

Стефано был привязан к этому старику, который был другом его отца. И решил, что надо дать понять этим людям, что пора остановиться, вернуться в рамки правил. Он задумал убить Тото Риину и хотел сделать это наверняка. Единственная возможность застать Риину врасплох была во время совещания глав Семей.