Дарья Истомина - Леди-бомж (Леди-бомж - 1)

А вместо этого он пугает меня и грозится и уж совершенно напрасно поминает мои усохшие в зоне прелести, о состоянии которых я и сама прекрасно знаю...

Я пришла в себя от того, что он перепуганно трясет меня за плечи и бормочет:

- Что с вами? Вы меня слышите? Слышите? Оказывается, мы с ним снова перешли на "вы"? Я сняла его лапы с моих плеч и сказала:

- Ребеночка только не трогайте... Ребеночек ни в чем не виноват!

- Какой, к чертям, ребеночек?.. Ах, этот... При чем тут ребеночек? Вы меня поняли?

- Конечно, - равнодушно ответила я. - Ваши бобики замели все следы там, возле церкви. И даже ментура не догадывается, что там было. И никто не должен знать, что этой женщины больше нету. Но вам для чего-то надо показать, что она живая. Кто-то должен помаячить где-то вместо нее. Так, чтобы все, кто в этом заинтересован, не догадались, что ее нету. И не будет никогда.

- Что значит - "где-то"? Я же вам внятно объясняю! Это буквально через несколько часов!

- Слушайте, отстаньте от меня... - слабо сказала я. - Я сделаю все так, как вам нужно. Единственное, что меня интересует, останусь ли живой я... Я думала, вы нормальный, а вы тоже жулик! Как все... Мне-то на все плевать, но у меня - Гришунька...

- Спасибо!

Он вдруг взял мою руку и поцеловал в ладонь. Губы у него были сухие и горячие.

Я с интересом повертела рукой и осведомилась:

- Поцелуй Иуды, а?

- Бросьте...

Ну-ну, кажется, он умеет смущаться? Смехотура, да и только. А в общем, и впрямь - все по фигу, до лампады и поминальной свечечки. И что там будет, действительно наплевать!

Я ДЕЛАЮ ДЕНЬГИ...

- Вши есть?

Элга держала кончиками пальцев мою кофточку и брезгливо изучала ее.

- А как же! - радостно откликнулась я. - Вошь тюремная, обыкновенная платяная и головная! Плюс плоскушечки... Штучные! Все по песенке: "Я привез тебе, родная, мандавошек из Китая..." Мочу брать будете? Говнецо на глист-яйцо? Учтите, возможна ВИЧ-инфекция, вероятна чума бубонная... Но уж проказа - наверняка!

Я стреляла в нее в упор, пытаясь пробить броню совершенной невозмутимости и явно сдерживаемого презрения. Она со мной не разговаривала, бесшумно шла за спиной, командовала: "В лифт!", "Налево!", "Прямо!", а теперь приказала: "Снять все!"

В громадных ванных хоромах с полом на двух уровнях, зеркальными стенами и потолком было тепло, воздух пронизывали все ароматы Аравии, в джакузи бурлила и пенилась розовая пена шампуня, но черный мраморный пол холодил босые ноги, и я топталась, как цапля, обхватив плечи руками.

Голый человек всегда беспомощен, у нас на острове самые крутые мамочки ломались, когда их засаживали голыми в карцер за особенно злостные нарушения режима и разборки. Я стояла перед этой особой совершенно голая. И злилась еще и оттого, что мне жутко хотелось плюхнуться в нежную пену и впервые после моего исхода с северов по-настоящему отмыться.

- Слишком много лишних слов. Это непродуктивно, - сказала она равнодушно, словно и не понимала моих попыток завести ее. Перевернула на подзеркальнике старинные песочные часы, постучала ногтем, стронув струйку белого песка, и заявила: - Вы имеете двадцать минут... На все процедуры.

- А если я... - начала было, но она вдруг звенящим голосом оборвала меня:

- Молчать!

- Ого! - с уважением заметила я. - В войсках СС не служили, мадам? Есть в вас что-то гестаповское... В каком чине изволите пребывать? Как минимум "гоп-стоп-унтер-штурмбаннфюрер"! Верно?

- Исполнять!

Показалось мне или нет, но, кажется, все-таки в ее янтарях первый раз шевельнулось смешливое любопытство.

- А вы меня - по шее... - проворчала я и плюхнулась в ванну так, чтобы забрызгать ее.

Она этого как бы и не заметила, вынула из стенного шкафа в дальнем углу веревочную швабру с пластмассовым черенком, подцепила черенком мои одежды, частично сложенные на пуфике, а частично валявшиеся на полу, явно демонстрируя мне, что даже прикасаться к ним ей противно, и понесла мои трусики, лифчик, юбку, кофту прочь.

- Эй, оставьте в покое мое барахло!

- Оно вам больше не понадобится.

В общем, лишила эта коротышка меня моей лягушачьей шкурки, и хотя до царевны-лягушечки мне было очень далеко, но именно с этого акта и началось преображение Л. Басаргиной во что-то совершенно непонятное, но, конечно, это дошло до меня гораздо позже.

Я разобралась с десятком кранов, педалей и кнопок, венчавших изголовье этого сверхмощного агрегата из абрикосового цвета фаянса, усилила напор и вознеслась на упругих струях, в пене, почти до вершин блаженства.

Почти...

Потому что уже здесь я впервые ощутила незримое присутствие Хозяйки, Настоящей Женщины, которая, конечно же, если и не проектировала сама, то приспосабливала этот водяной рай под себя: от матовых бестеневых плафонов и бра, вделанных в стены, облицованные кремовой итальянской плиткой, по которой порхали темно-коричневые и желтые бабочки и стрекозы, до множества удобных шкафчиков, полок и полочек, заставленных сосудами с пенами, шампунями и ароматными солями, удобными пуфами из не боящейся влаги кожи, чайным столиком поодаль, на котором еще стоял чайник марки "Мулинекс", были видны неубранная массивная чашка, а в пепельнице - бугристой громадной океанской раковине с перламутровым чревом - еще лежал изжеванный окурок коричневой сигарки со следами губной помады.

Низкое удобное кресло из такой же кожи, как и пуфики, было сдвинуто под большой колпак для сушки волос, возле кресла валялись домашние туфли без задников, в опушке из рыжего меха, и мне вдруг показалось, что хозяйка всего этого только вышла на миг, сейчас вернется и скажет: "А с чего это ты забралась в мою ванну, девка?"

Я как-то сразу погасла и, хотя в песочных часах еще струилось, выдернула пробку, чтобы спустить воду, ополоснулась из душевой головки и вылезла из джакузи. На сушилке висело мохнатое банное полотенце, но им уже пользовались, я сдвинула створку зеркального стенного шкафа, взяла из стопки свежее полотенце, накинула на плечи и уселась под колпак сушиться.

Поглядела на валявшиеся меховушки, но надевать туфли не стала, хотя они могли бы и подойти.

По Элге Карловне можно было проверять хронометры - она появилась точно в тот миг, когда в часах упала последняя песчинка. Она успела переодеться в рабочий комбинезон из ношеной джинсы, с лямками и карманом на груди, голову по брови повязала тугой синей косынкой и была похожа на мастерового, которому предстоит работа. На плече она несла махровый халат, а в руках поднос, на котором лежала сдобная булка и стояла большая кружка с чем-то черным и дымящимся.

Она бросила мне на колени халат, я надела его, даже мне он был велик, явно с плеча Туманского.

- Это необходимо кушать, - сказала Элга. - А это глотать...