Патриция Хайсмит - Нисхождение

— Я же рассказал вам, что случилось. — Он слегка улыбнулся Адамсу. По крайней мере, улыбка вышла искренней. Как странно, но Фрэнсис Дж. Адамс по-прежнему был ему симпатичен. Его улыбка сделалась еще шире от мелькнувшей в голове мысли: а не могло ли случиться так, что какой-то богач — или коммунистический агитатор — платил НОЖу стипендию за его еженедельную проповедь по радио просто шутки ради, ради чистого развлечения, которое он мог себе позволить? Какой-то богач, живущий не в России? Поскольку трансляции Адамса определенно играли русским на руку. Искренность Адамса делала эти предположения еще более вероятными.

— Что вас так забавляет? — спросил Адамс. Его вопрос прозвучал вполне дружелюбно.

— Все. Африка переворачивает все с ног на голову. Вы ведь не станете это отрицать? Или вы к этому индифферентны? — Ингхэм встал с дивана, намереваясь откланяться.

— Я вовсе не индифферентен. Просто это идет вразрез с нашей моралью, скажем так. А она не меняется и не разрушается. О нет! Если только вы могли бы осознать, что это заставляет нас еще строже придерживаться наших проверенных принципов того, что хорошо, а что плохо. Эти принципы для нас вроде якоря во время шторма. Они наш спинной хребет. От них невозможно избавиться, даже если бы нам этого захотелось.

Якорь для спинного хребта! А может, для чьей-то задницы? Ингхэм не имел понятия, что ему сказать в ответ, хотя ему хотелось расстаться с Адам-сом как можно учтивее.

— Возможно, вы и правы, Фрэнсис. Но мне пора идти. Так что спокойной вам ночи.

— Спокойной ночи, Говард. И спите спокойно. — В его пожелании отсутствовал какой-либо сарказм.

И они пожали друг другу руки.

На следующее утро было воскресенье, день, когда Ингхэм мог забрать из ремонта свою пишущую машинку. Он ходил на почту в четверть одиннадцатого и опустил письмо Ине в почтовый ящик. Затем направился к дому Иенсена, снова избегая смотреть на то место, где лежал труп араба.

Иенсен еще не вставал, но наконец высунулся из окошка:

— Я сейчас отопру дверь!

Ингхэм вошел в небольшой цементированный дворик.

— Я еду в Тунис, забрать свою пишущую машинку. Тебе ничего не нужно?

— Нет, спасибо. Вроде ничего.

Иенсен купил кое-какие рисовальные принадлежности в Сусе, вспомнил Ингхэм.

— Я тут подумал, нельзя ли мне подыскать себе жилище вроде твоего в Хаммамете. Ты не знаешь ничего подходящего?

Иенсен слегка задумался, как бы переваривая услышанное.

— Ты имеешь в виду — пару комнат где-нибудь? Или дом?

— Пару комнат. Где-нибудь у арабов. Вроде твоих.

— Я могу спросить. Разумеется, Говард. Я сегодня же утром все разузнаю.

Ингхэм пообещал заглянуть к Иенсену, когда он вернется из Туниса. Ему не терпелось рассказать ему о своем вчерашнем разговоре с Адамсом.

Его пишущая машинка была готова. Ей сохранили старую основу, коричневую, со следами потертости до металла по краям. Ингхэм страшно обрадовался и даже не стал возражать при оплате чека, хотя и счел его слегка завышенным — семь динаров или чуть больше четырнадцати долларов. Он тут же проверил машинку. Она печатала ничуть не хуже, чем раньше. Поблагодарив хозяина мастерской, Ингхэм вышел на улицу к своей машине, ощущая себя почти счастливым.

Он вернулся в Хаммамет около двенадцати тридцати, купив несколько газет, «Тайм», «Плейбой», банку копченых устриц, ветчину и суп в пакетиках. Иенсен был на улице, он пытался выпрямить ногой мусорный бачок, вероятно свой собственный.

— Заходи, — пригласил Иенсен. — У меня есть холодное пиво.

Иенсен держал пиво в ведре с водой. Они уселись в его спальне.

— В четверти километра отсюда сдается дом, — начал Иенсен, указывая рукой в направлении Туниса, — но он совершенно пуст, и я не верю, что хозяин обставит его хоть какой-то мебелью, что бы он там ни обещал. Там имеется раковина, но нет туалета. Да и строители еще работают неподалеку. Сорок динаров в месяц, хотя я уверен, что смог бы сторговаться за тридцать, но это все. Однако подо мной пустуют две комнаты. Тридцать динаров в месяц. Там есть небольшая плита, вроде моей, раковина и что-то вроде кровати. Хочешь взглянуть? Старина Камал оставил мне ключи. — Камал был хозяином Иенсена.

Ингхэм спустился вниз вместе с Иенсеном. Дверь находилась сразу направо, за так называемым туалетом (дыркой в полу), пристроенным к стене. Комната попросторнее своим арочным, довольно большим окном выходила на улицу. Дверь напротив окна вела в маленькую квадратную комнатку с двумя окнами, смотревшими в крошечный дворик, который был совершенно скрыт от посторонних. Здесь имелась приличного размера раковина и двухконфорочная плита на низком деревянном столике. Кроватью служила плоская дверь на трех деревянных ящиках из-под фруктов, на которой было постелено что-то вроде тонкого матраса. Когда-то белые, стены теперь стали серыми от грязи, местами с них свисали ошметки отвалившейся краски. Импровизированную кровать покрывало скомканное одеяло цвета хаки. На полу, рядом с кроватью, стояла пепельница, полная окурков.

— Здесь кто-то ночует? — спросил Ингхэм.

— О, один из племянников Камала или кто-то еще из родни. Но он довольно скоро выставил его на улицу, поскольку парень и не думал платить. Ну как, годится? Или здесь слишком убого? — спросил, усмехаясь и глядя ему прямо в лицо, Иенсен.

— Думаю, вполне сойдет. Можно где-нибудь купить стол? И стул?

— Я уверен, что мы его раздобудем. Я попрошу соседей заняться этим.

Таким образом, решение было принято. Дверь в спальне имела крючок, который можно было запирать изнутри и снаружи. Передняя дверь у них с Иенсеном будет общей. Так же как этот ужасный туалет, но, как заметил Иенсен, у него, по крайней мере, имеется дверь, которую можно закрывать за собой. Рядом с Иенсеном ему будет куда безопаснее. И если что-то случится, если кому-то вздумается его ограбить, то помощь, по крайней мере, окажется совсем рядом. Ингхэм сказал, что хотел бы переехать в понедельник, и дал Иенсену пятнадцать долларов, чтобы тот заключил с Камалом окончательную сделку. Затем он поехал к себе в отель.

Вот будет здорово, если он наткнется на НОЖа, когда понесет свою пишущую машинку в бунгало. Он хотел было понаблюдать из машины и в случае появления Адамса отложить перенос машинки на потом, но затем устыдился своей трусости. Припарковав машину на стоянке у бунгало, он, не оглядываясь по сторонам, распахнул дверцу и вытащил машинку наружу. Заперев машину, он направился к своему бунгало. Адамса поблизости не было видно.

В понедельник, подумал он, у него будет достаточно времени, чтобы достойно распрощаться с отелем, найти стол и стул и, возможно, написать следующие десять страниц романа.